В общем, я старался справляться со своей злостью, как мог, но потом произошло ещё более ужасающее событие: в середине июня отец с мачехой объявили мне радостную, как им казалось, новость – у них будет ребёнок, а у меня, соответственно, братик или сестричка. Как помню, от такого шока я даже доел всю манную кашу, которую тогда ненавидел всей душой. Просто открывал рот и ел, открывал и ел, пока не понял, что ложка уже скребёт по тарелке, – он усмехнулся. – Но на самом деле я пришёл в полный ужас. Это виделось мне концом всего. Отец променял мать на эту, а теперь променяет меня на нового ребёнка от неё же. Я понимал, что мне нельзя показывать своё настоящее отношение к этому, и я старался просто молчать, но отец, кажется, всё понимал и хмурил брови, поджимал губы, глядя на меня. Я знал: что-то надо делать.
В июле меня почти на всё лето отправили в летний лагерь. Как мне тогда подумалось – папа и его шмара – Тамара использовали ещё одну возможность сбагрить меня, чтобы лишний раз остаться вдвоем, строя свою семью. Сам лагерь стал ассоциироваться у меня со ссылкой в заключение – два с лишним месяца мне приходилось жить с постоянно орущими и ноющими детьми. Как же они раздражали… Мне хотелось столкнуть кого из них с горки или качелей так, чтобы он наверняка сломали себе позвоночник. Из этих идиотов никто даже не умел толком играть в шахматы – я обыгрывал всех… Но зато там у меня было время подумать о том, как быть дальше, и что сделать, чтобы сохранить любовь отца. Когда настал момент возвращения домой, у меня уже был план.
Вернулся я в конце августа. У нас с отцом была традиция: перед самым началом сентября мы ходили в поход. Он брал меня, начиная с трёх лет. Теперь с нами ходила и Тамара. Я опасался, что в этот раз он не возьмёт её, но всё-таки она пошла – правда, перед этим они с отцом долго говорили на тему того, что не будут лазить по особо крутым и скользким склонам.
Там, во время отдыха, мне удалось позвать её полюбоваться красивым видом с обрыва. Я подождал, пока она подойдёт поближе – а потом толкнул, что было сил. Она упала. Я посмотрел вниз – тело не шевелилось. Тогда я спустился туда и удостоверился ещё раз. Она лежала лицом вниз и из-под неё вытекала огромная тёмно-красная лужа крови. Мне показалось, это было красиво. Я, как заворожённый, смотрел и испытывал…нечто восторженное! В первую очередь от самого зрелища. Ну, потом уже до меня дошло, что её больше не будет, а соответственно, всех моих проблем, с ней связанных.
Ксюше хотелось закрыть глаза, но её словно парализовало от шока и ужаса после представленной картины: ребёнок семи-восьми лет с удовольствием любуется окровавленным трупом убитой им мачехи.
– Отец не заподозрил меня. Он так никогда ничего и не узнал. А тогда он вообще, казалось, про меня забыл. Всё ходил и убивался из-за того, что ему так и не удалось стать отцом того ребёнка, из-за неё, из-за всего этого. А я, честно сказать, был счастлив! Теперь, по крайней мере, у меня больше не было никакой фальшивой мамы. Уж лучше я буду один, чем с заменой. Я и до сих пор не могу понять – как можно забыть и променять того, кто был тебе так близок, на другого…
Ксюша промолчала. Она и хотела бы высказать ему свое мнение. Объяснить, что всё не так однозначно в этой жизни и в отношениях между людьми. Что его отец имел право на личную жизнь, даже после смерти первой жены – а может, он как раз хотел, чтобы кто-то заботился о его сыне, как мать. Но Ксюша чувствовала, что ему лучше не стоит ничего говорить на этот счёт. И тут же вздрогнула от пришедшей в голову мысли: если её так и не найдут – как быстро Гоша забудет её и женится на другой?
– А твой отец, – осторожно спросила она. Как у вас с ним дальше складывалось общение?
– Так себе, – опять усмехнулся Артём, сверкнув глазами. – За всё время я уже привык к его равнодушию и своей злости, а потому был предоставлен сам себе и выражал её так, как считал нужным. Я завёл себе местечко в маленьком заброшенном гараже, стоящем поодаль от остальных, куда я притаскивал различную живность. В этом гараже был подвал – именно туда я и стал потом складывать трупы этих зверюшек.
Ксюшу затошнило, и она уже пожалела, что продолжила этот разговор. Но всё же она понимала – нужно было дать ему высказаться.
– Я занимался этим, когда мне было особенно скучно. Когда я слишком сильно начинал страдать от нехватки эмоций, впечатлений. Или когда обижался и не мог отомстить обидчику. Обычно это был мой отец – ведь со своими одноклассниками и вообще ровесниками я довольно легко, просто и без лишних свидетелей мог расквитаться. И кстати, все они в итоге понимали свои ошибки! Но отец… Он другое дело.
– А он часто обижал тебя? – поинтересовалась Ксюша, решив не уточнять у него, как именно он мстил другим детям. Она не была уверена, что хочет услышать ответ.
– Дело даже не в этом, – отстранённо, словно находясь ещё в том времени, проговорил Артём. – Отец просто… Ему было ничего обо мне неинтересно, – он на мгновение сжал ладони в кулаки. – Точнее, он во всем лишь делал вид. Например, что он рад моему призовому месту на школьной олимпиаде или тому, что я получил награду за самую большую сдачу макулатуры. Постоянно во всем фальшивил… Но я-то давно научился такое распознавать.
Конечно да, он воспитывал меня. Летом мы навещали в деревне его отца – моего деда, которому вместе помогали по хозяйству. С юных лет они учили меня всему – я даже ходил вместе с ними резать скот и разделывать потом убитые туши. Мне это довольно-таки хорошо удавалось – хотя я жалел, что для его умерщвления нельзя было использовать более интересные и разнообразные методы, – вздохнул он. – ещё мы ходили в походы, на охоту, и со стороны казались обычной семьёй. Но в душе он вёл себя со мной отстранённо. Знаешь, ведь потом я узнал, что моя мать умерла при моих родах. Может быть, потому он так относился ко мне.
Он замолчал. Ксюша не стала спрашивать, насколько считает он это обидным и несправедливым – всё было понятно по его выражению лица.
– О, мне… Мне жаль, – осторожно и тихо произнесла она. И поняла, что на данный момент для неё это было действительно так. Должно быть, Артём был очень одинок всю жизнь.… Даже с самым близким человеком у него не было доверительных отношений. Возможно, эта так и не восполненная потребность в любви в то время и заменилась у него другими чувствами?
Её отсутствие и невозможность достижения сделали его замкнутым в себе. Породили в нем ненависть, злобу. А так как рядом не было никого, кто бы смог его понять, поговорить по душам, помочь выплеснуть свою боль и обиду – то все эти чувства начали выходить наружу другим способом. Самым злым и пугающим, уничтожающим всех вокруг и его самого. И с каким же чувством несправедливости в душе он, скорей всего, жил всю жизнь, что из-за события, в котором не было его вины как таковой, его не принимал самый близкий ему человек. Ксюша содрогнулась – она и представить себе не могла, как бы она росла со своей мамой, если бы у них не было любви и взаимопонимания.
И странная ненависть Артёма ко всему фальшивому теперь стала для неё понятной. Должно быть, рано познав обман и притворство, а вместе с этим столкнувшись с запретом проявлять реальные чувства, он потом в каждом человеке, в каждом событии и предмете искал настоящее его проявление. Ещё Ксюша почему-то подумала, что это же он годами старался разглядеть в своём отце, и ей стало грустно.
