Смотрела на этот букет, вспоминала, что у меня вчера был день рождения, и на глаза наворачивались слезы. Боже мой…
Потом люди, задержавшие меня и водителя у вокзала, вернулись, отобрали сигареты и паспорт (показали, в каком месте протокола личного досмотра поставить свой автограф), документы на перфораторы (составили протокол изъятия, в котором заставили расписаться), и еще бравый сержантик с пушком под носом распорядился:
– Ремень и шнурки.
Интересно, он хоть раз в жизни раздевал женщину? Около полуминуты мне пришлось потратить на то, чтобы объяснить юноше – шнурки и брючные ремни – это мужские фенечки, которые очень трудно найти на женщине, если она одета в туфли на шпильке и короткое джинсовое платье. Сержант смирился, но на всякий случай предупредил:
– Смотрите, если что, мне попадет.
Я пообещала, что не попадет. Голова болела ужасно, таблеток с собой не было, и я с нетерпением ждала того момента, когда появится Ползунов. Почему-то мне казалось, что должен прийти именно он. Так и вышло. Он зашел в «дежурку», кивнул сержантику, который пытался принудить меня заняться стриптизом, и подошел ко мне. Полная отрешенность не помешала мне задуматься. А чего это мент из далекого Павловска кивает головой помощнику местного дежурного, и тот узнает его, как родного? День сегодня состоит из каких-то эпизодов, на первый взгляд никак не связанных между собой, однако такое впечатление, что все сегодня стараются исключительно для меня.
– Скажите, Ползунов, меня не снимает скрытая камера?
Он опустился в кресло, закурил и только после этого заметил, что если бы это была шутка, то по всем правилам она должна была закончиться еще в кабинете Варяскина. И еще добавил:
– Но отчасти вы правы. Скрытая камера вас снимала. И даже не одна. Первая была закреплена в букете синтетических цветов, что стоят в вазе у вас на столе, в офисе, а вторая – у вас в квартире, в сломанной розетке. У вас дома есть неработающая электрическая розетка?
Я первый раз в жизни почувствовала, как пот выступает мгновенно. Высоким тонусом потоотделения я никогда не страдала, но, едва вспомнила о розетке, которая месяц назад почему-то вышла из строя, ощутила на спине жар и тоненькую струйку, стекающую по позвоночнику. Мужик в этом случае, наверное, сразу начнет вспоминать, когда он перепрятывал в комнате деньги, я же лихорадочно начала соображать, когда в моей спальне в последний раз был секс. Выходило, что роликов пять-шесть этот пожиратель беляшей просмотрел… Господи, а сколько раз я напротив этой проклятой розетки натягивала трусики и чулки?..
На офис наплевать. Если они устанавливали камеру в букет и розетку в одно и то же время, то раз тридцать посмотрели, как я крашу губы, и еще раз двести – как я поправляю на плечах лямки бюстгальтера. Но квартира… Мама родная…
– Послушай, черт тебя побери! – вскипела я. – Кто вы такой, Ползунов?! Кажется, я допустила большую ошибку, не попросив вас предъявить удостоверение еще в первый раз.
– Допустили, – согласился толстяк, вынул из кармашка пиджака красные корочки и выложил на стол.
Кажется, он не боится, что я могу порвать их зубами? Или в окно выкинуть? Правильно, знает, что не сделаю ни того, ни другого…
«Старший оперуполномоченный Управления по борьбе с организованной преступностью. Отдел по борьбе с незаконным оборотом оружия. Майор милиции. Ползунов Виктор Степанович».
– То-то я смотрю, Виктор Степанович, как только о Павловске речь зашла, у вас такое глупое выражение лица сформировалось, – я бросила корочки на стол. – И что дальше, Ползунов? «В «Энергии» только двое могут подписывать документы, и это либо вы, Лариса Инваровна, либо Горецкий»… Будем считать, что об этом мы уже поговорили, благо, этот бред я слышала совсем недавно, так что помню. Дальше что?
Ползунов поджал губы, как старушка, и вытер их уголки указательным и большим пальцами левой руки. Правой рукой он уже что-то писал на бланке. Я вчиталась: «Протокол задержания».
Глава 5
Была уже ночь, окна смотрели на меня черными квадратами Малевича, рядом, в позе казака, пишущего письмо султану, корпел над текстом Ползунов, стены были увиты декоративным матерчатым плющом, неплохого, кстати, качества, в углу стоял телевизор, на огромном экране которого скотчем была прикреплена бумажка: «Вещдок с уб. Гольштейна, 12.08.01 г.», а над головой застыла люстра, с одного из рожков которой тоже свисала какая-то бирка. От теплого потока воздуха, поднимающегося от растра старинной лампы на столе Ползунова, бирка крутилась, и, пока майор корпел над заполнением соответствующих граф, я читала.
«Вещдок»… Оборот.
«… с уб. Бра…»… Оборот.
«… гина В.М…»… Оборот.
«…25.05.00 г.».
«Вещдок с убийства Брагина В.М.», стало быть. Замечательно. С детства мечтала оказаться в листопаде подобных документов!
Дальше я читать не стала, закружилась голова, и перед глазами поплыли фиолетовые, с розовой каемкой, круги.
– Распишитесь, Рапкунайте, – ко мне подъехал заполненный бланк.
– Что это за писанина? – поинтересовалась я, даже не притрагиваясь к ручке.
– Это протокол о вашем задержании, – объяснил, почесав нос, Ползунов. Когда он убрал руку, его переносица рдела бордовым пятном. У мужика чувствительная кожа, даже удивительно. С такими сволочными повадками, а кожа – как у младенца. Чуть заденешь – сразу раздражение. А если врезать?..
Я лихорадочно тряхнула головой. Сегодняшний день навалился на меня, как пьяный мужик, и я, дожидаясь рассвета, никак не могла из-под него выбраться. Сейчас же, вчитываясь в текст, написанный убористым почерком милиционера, я начала догадываться, что этот рассвет я встречу здесь же, в Управлении. В голову стали забредать сумасшедшие мысли, и, чтобы не сойти с ума или на самом деле не воткнуть в глаз Ползунову вот это шило, торчащее из его письменного прибора, нужно гнать их прочь.
– Я не буду ничего подписывать, – заявила я и откинулась на стуле. Интересно, а днем я в спальне кувыркалась? Кажется, да. Мы с Димой тогда пришли из магазина и почему-то не стали дожидаться ужина, разговоров и прелюдий. Будь все проклято… Вот гады… А как мы с Димой!.. То-то я смотрю, у Варяскина глаза масленые, как будто он беляшами утром вытирался, а не полотенцем.
– А не хотите, как хотите, – равнодушно заметил толстяк. – Сейчас вызовем двоих понятых и в их присутствии составим акт о том, что от подписи вы отказались. Приложим акт к протоколу, и этого для дежурной смены ИВС будет предостаточно.
– Для дежурной смены чего? – ужаснулась я, уже слышав эту аббревиатуру. Не помню, с чем это связано, но у меня сразу всплыли в памяти дурные воспоминания. То ли кто-то из знакомых в этом ИВС бывал, то ли из этих криминальных телепрограмм…
– Для дежурной смены изолятора временного содержания, – объяснял между тем Ползунов. – Перед следственным изолятором вы будете водворены именно в изолятор временного содержания. Ну, в прошлом это называлось КПЗ.
