– Вы?..
– Неприятно удивлены? – сказала молодая женщина, проходя к высокому стулу и опуская на стол сумочку.
Услышав этот голос, я обмерла. Не может быть…
Присев, я рассмотрела лицо женщины, и меня бросило в жар.
– Отчего же неприятно… Я просто удивлен. Кажется, мы не виделись полгода. И все так неожиданно…
– Пять месяцев и три недели, – поправила Машка, не торопясь объяснять цель визита. – У вас душно.
– Я не люблю уличный шум, потому не открываю окна, – непонятно зачем стал объяснять нотариус. – А кондиционеры мгновенно вселяют в меня простуду, – подумав, он посмотрел на рюмку в своей руке. – Я предложил бы вам выпить, но у меня только плохой польский «Наполеон». Впрочем, если вы не откажетесь от шампанского…
– Не откажусь.
Широко раскрыв глаза, почти до боли, я рассматривала Машку. Она стояла передо мной в двух метрах, и даже через решетку реек я чувствовала ее любимые приторные «Эйфория».
Через несколько минут нотариус, придя в себя, занял свое место за столом, а она закурила. Наблюдая за тем, как красивая женщина постукивает фильтром тонкой сигареты о золоченый портсигар, господин Кальман, видимо, мучительно соображал, что ей от него нужно. Выглядело это, во всяком случае, именно так.
Машка же выглядела великолепно. Впрочем, так она выглядела всегда. Даже Пэрис Хилтон, наследница миллиардного состояния, сейчас выглядела бы рядом с ней дурнушкой, задолжавшей портному двадцатку долларов.
– Марк, вы знаете меня полгода, – начала она, – поэтому, наверное, могли убедиться в том, что я всегда добиваюсь своего. Чтобы сократить алгоритм нашего разговора и сэкономить время, я задам вам всего один вопрос. Оттого, насколько точно и развернуто вы на него ответите, зависит, как быстро я отсюда уйду.
Мне по-прежнему неизвестна причина ее визита. Но было бы странно, если бы я и она, подчиненные Горецкого, появились здесь по разному делу.
– Вы знаете, – сказал он, – я всегда к вашим услугам. Я готов даже помочь советом бесплатно.
– Мне не нужны твои советы, идиот, – спокойно сказала Машка, – мне нужна информация. И ты дашь ее мне.
Ему не нравился разговор, я видела. В принципе, ничего необычного в нем не было, эта штучка вела себя так и в компании. Она часто забывала, кем на самом деле является, и форсажила сверх меры.
Нотариус, решив, наверное, не усложнять и без того незадавшийся день, посмотрел, как отрываются от дна и устремляются вверх пузырьки в ее бокале. Поднял взгляд:
– Я вас слушаю.
– Наверное, ты знаешь, что после смерти бабки этой женщины было оглашено ее завещание?
У меня опустилось сердце.
– Я узнал об этом первым, – криво улыбнулся нотариус, – по законам Нидерландов местный нотариус обязан уведомить нотариуса, на чьей территории проживает наследник. Пусть даже в другой стране. И он это сделал. Как только Лариса Инваровна Рапкунайте, – он произносил мое имя, глядя на взятый со стола листок, – прибудет ко мне, я сообщу ей о наследстве.
– И несколько очередей выстроятся и двинутся параллельным курсом к огромной кормушке. Разломают ее по частям, прожрут, пропьют и успокоятся в ожидании новых трупов.
– Это не ваше дело, не так ли? Я до сих пор не вызывал милицию только потому, что не ощущаю тревоги от вашего присутствия. Но сделаю это, если вы не уйдете, Мария.
– Много ли наследников помимо Рапкунайте?
– Я повторяю – не ваше дело.
Я уже знала – нет наследников.
– Назови мне имена и адреса, идиот!
– Я выброшу вас вон, если вы не возьметесь за ум! Никто не смеет поднимать на меня голос в этом офисе. Даже та, с кем я был однажды в постели!
Вот так история, подумала я.
– Если у вас все, – продолжал между тем нотариус, – проваливайте вон. – Кальман дернул щекой и, не выдержав, признался: – Все месяцы, что я знаю вас, мне хотелось стянуть с вас юбку и выпороть ремнем.
– Разве ты не делал это в постели?
– Без желания напомнить о порядочности!
Ай да Машка, ай да стерва! А Тарзан ее порол? Ремнем?
– Ты хочешь выпороть меня? – вдруг вспыхнула она, и глаза ее блеснули нездоровым огоньком. – А что тебе мешает сделать это сейчас, Марик?
Остановившимися взглядами мы с нотариусом наблюдали за тем, как Машка, усевшись на стол, подтягивает свою и без того короткую юбку вверх. Сначала показались стройные, крепкие бедра, потом ажурная вязь траурного цвета, и только после этого взгляду Кальмана открылась загорелая кожа ноги.
Одним движением сдернув с себя трусики, она отшвырнула их в сторону, завалилась на стол, и голова ее оказалась под лицом адвоката.
– Ты ведь не выпороть хотел меня все эти месяцы, а трахнуть, верно?
Нотариус откинулся на спинку кресла. Невероятное мужество! – восхитилась я. На его месте я бы уже давно оседлала эту проститутку.
– Последние пять лет ты смотрел на меня взглядом, – ухватившись за его галстук, она с силой вернула его лицо к себе, – который не оставлял во мне сомнений.
Перевернувшись на живот, она просунула руку в щель между ним и собой и нащупала рукой что-то, что вызвало в ней неподдельный восторг.
По поведению нотариуса я догадалась, что он близок к оргазму. Я его понимаю. Жена не устраивала в постели, случаи, когда он мог овладевать интересными ему женщинами, были редки, а эта молодая особа занимала в его голове особое место. Чем запретнее плод, тем сильнее желание его сорвать. И сейчас ему не верилось в реальность происходящего. Но должен же быть отмечен дурной день хоть одним хорошим событием…
Почувствовав, как изменилось его дыхание, она сползла на его колени и стала стягивать с себя блузку через голову. А он, увидев перед собой сильные, налитые здоровьем груди, затянутые в почти прозрачный бюстгальтер, окончательно сошел с ума.
Нотариус, который должен был объявить мне об открывшемся наследстве, сорвал с ее плеч лямки и впился губами в розовый сосок… Потом в другой… Если бы он мог, он впился бы в оба сразу. Он завалил послушное тело на стол и навалился, как наваливается борец на поверженного соперника. Аромат, исходящий от нее, прикончил его сознание…
Впервые в жизни я наблюдаю за чужим сексом. Как-то так получилось, что до этого не выходило.
В себя Марк Осипович начал приходить лишь тогда, когда понял, что находится уже в ней и делает это с такой силой, что дубовый стокилограммовый стол ездит по паркету, как сервировочный.
Наверное, это было одно из немногих случавшихся с ним соитий, когда кончать не хотелось никогда. Хотелось всаживать в девку свою мощь, наслаждаться ее беззащитностью, ее оргазмами, ее слабостью… Он почти насиловал ее, и удовольствие было столь велико, что он даже не замечал боли, когда случайно вырывался из нее и попадал не в цель.
