Ольга посмотрела на неё.
– Вы шутите? – осторожно спросила она.
Маня очень убедительно ответила, что нисколечко она не шутит.
Ольга намазала маслом ещё один кусок хлеба и моментально проглотила, словно никогда в жизни не ела ничего вкуснее.
– Ваша тётя отдала мне Хотэя в тот самый вечер, когда я к ней заходила, – заговорила Ольга, прожевав. – Она сказала, что ей он больше не нужен, а мне пригодится!
– Вы разговаривали в квартире или на лестничной площадке?
– Конечно, в квартире!
– У неё кто-то был в это время? Или она уже была одна?
Ольга попыталась вспомнить, но получалось плохо – всё заслонял сегодняшний вечер и собственный страх.
– Я не знаю. Дверь в гостиную, где у неё обычно приём, была закрыта, это точно. А был там кто-то или нет, я не знаю.
– Рассказывайте дальше.
– Как только я сказала, что пришла поговорить с ней… о своём долге, она сразу ответила, что сейчас этот разговор решительно не к месту, она не станет ничего обсуждать.
– А вы?
– Я стала просить её об отсрочке, понимаете? Я сказала, что у меня уже ничего не осталось, что можно было бы продать, только комната, но тогда нам с Марфой негде будет жить!
– Так. А тётя?
– Она опять сказала, что сейчас этот разговор не имеет никакого смысла! И что я должна привести дочь, как мы договорились, а потом посмотрим. А я сказала, что мне нечем платить за сеансы! Вообще нечем, совсем! Но Эмилия не стала меня слушать.
Ольга всхлипнула и на этот раз вытерла лицо салфеткой.
Маня думала.
– Может, вы правы и у неё кто-то был, – продолжала её собеседница. – Когда она зашла в гостиную, дверь за собой прикрыла.
– Зачем она ходила в гостиную?
– За ним. – Ольга показала на фигурку. – Она отдала его мне и сказала, что сейчас очень важно, чтобы он был у меня. И что я должна строго следовать инструкции, которую она мне даст.
– Что за инструкция?
Ольга махнула рукой.
– Она сказала, что сейчас все энергии судьбы пришли в такое состояние, что достаточно лишь попросить о помощи, и она придёт.
– Да, – задумчиво согласилась Маня. – Это вполне в тётином духе.
– Она сказала, что я должна оставить Хотэя у себя, гладить его по животу и думать о своём заветном желании. И оно исполнится!..
– Вы гладили?
Ольга горестно кивнула.
– Но у меня всё никак не получалось триста раз, а нужно именно триста, – продолжала она с сердцем. – И я забрала его на работу, чтобы… там погладить. Летом в школе мало работы…
Маня чуть не зарыдала, так вдруг стало жаль эту женщину и её дочку, такой беспросветной показалась их нескладная жизнь!..
Ольга шмыгнула носом.
– Вы думаете, они его искали, эти… люди? – И она кивнула на фигурку. – Я ведь даже не подумала о нём, понимаете?
– Понимаю, – кивнула Маня.
– Если бы он остался дома, я бы вспомнила про него и отдала! Или они сами забрали бы, если они искали именно его. Только зачем он может быть им нужен?
– Вопрос, – согласилась Маня. – Слушайте, Ольга, если вы не будете есть и пить, я вас выставлю из номера и вам придётся ночевать в коридоре на банкетке. Видели там вдоль стен такие банкетки?
– Я не знаю, где мы будем ночевать. Вернуться домой невозможно, там даже замка теперь нет и… страшно, – выговорила Ольга и залилась слезами. – Час ночи, куда мы пойдём?!
Маня удивилась:
– Никуда вы не пойдёте, вы будете спать здесь. Я уже попросила принести раскладушку. Страшно любопытно, что в гостиницах раскладушка пышно называется «дополнительное спальное место»! Марфа будет на раскладушке, а вы на диване.
– Мы не можем остаться, – перепугалась Ольга. – Что вы! Мы вас стесним, да и вообще! Мы едва знакомы.
– Конечно, конечно, – согласилась Маня любезно. – Вы отправитесь в сквер и переночуете там, ничего особенного!.. Я дам вам газетку подстелить на лавочку, а то может быть сыро.
– А ещё есть малина? – вдруг спросила Марфа тихо-тихо.
Обе женщины одновременно посмотрели под стол, где сидели девочка с собакой, и Маня вскричала:
– Конечно есть, моя радость! Вот она, ешь скорей!
И поставила на пол ещё одну вазочку.
На всякий случай Маня заказала много малины и теперь похвалила себя за это – вон как хорошо у Марфы дело пошло.
– Вы понимаете, в последнее время на самом деле стало лучше. – Ольга всхлипывала, глядя на дочь. – Она ведь почти не говорила, молчала и не реагировала совсем. Я даже верить боюсь!.. И сглазить боюсь. И боюсь, что… Сеансов-то больше не будет!.. Вдруг ей опять станет хуже, а?
И Ольга посмотрела на Маню почти что с мольбой, словно от той зависело, станет Марфе хуже или нет.
– Эмилия говорила, что ей можно помочь, но это очень долго и дорого, она с самого начала так сказала! И я решилась. Чего бы это ни стоило, я должна ей помочь.
Маня вздохнула.
– Это я её такой родила, понимаете? Из-за меня она… нездорова. Я виновата!
– А почему не ваш муж?
– При чём здесь он?! – Ольга сделала большой глоток из стакана. – У вас есть дети?
Маня покачала головой.
– Вы не поймёте, раз у вас детей нет. Ребёнок нужен только матери, и больше никому. Это закон природы. И только мать за него отвечает – всегда. Только мать может спасти, если… если… нужно спасение… – И она опять заплакала. – Я обрекла её на такую жизнь. И я должна её спасти!..
Маня молчала.
Отчасти всё это напоминало её саму – она тоже считала, что отвечает за всех, и ей никто ничего не должен. Напротив, она всем должна! Спасти, помочь, устроить, наладить, улучшить, вылечить, утешить. Ей и в голову никогда не приходило, что кто-то, даже самый близкий, может утешать и спасать… её!.. Тратить на спасение свои силы, свою жизнь!..
Но ей хотелось возражать – у Марфы есть не только мать, но и отец, и он вполне благополучен, почему должен не он, а только эта самая Ольга, замученная, запуганная, голодная – вон как она хлеб ест!..
– Что нам делать, Марина Алексеевна?
– Зовите меня Маней, – велела Поливанова. – Мне так привычней. А я вас буду звать… э-э-э… Лёлей.
– Почему?
– Потому что мне так хочется, – сердито сказала Маня. – Слышите, стучат? Должно быть, раскладушку принесли! Откройте дверь, у меня нога болит!..
Марфа заснула прямо на полу, рядом с Волькой, который храпел, лёжа на спине и раскинув в стороны лапы. Свежепридуманная Лёля вместе с Маней осторожно переложила девочку на раскладушку – во сне у неё было личико совершенно здорового ребёнка, она, кажется, даже улыбалась.
