Пушкина не заинтересовало имя кавказского князя. Уж если девушка не верит, что этот субъект мог представлять опасность, то сыск тем более. Он еще подумал, что в доме, где столько женщин, нельзя сохранить известие о смерти Юстовой в тайне. Гаю подвергнут такому допросу, перед которым полицейский покажется детской шалостью. Поклонившись ей, Пушкин вышел в малую гостиную.
Проводив его, Гая не смогла сдержать слезы. Она вытирала глаза манжетой с оборванной пуговицей и тихо плакала о том, о чем не могла рассказать никому, даже сестре… Кажется, она влюбилась по-настоящему… И это было так ужасно… Не потому, что он старый и бедный, а потому… Потому что если он сделает предложение, то никогда не сможет полюбить ее, некрасивую и неловкую, по-настоящему… Слишком велика между ними разница… Как мучительно сознавать это… И все-таки… Вдруг случится чудо?
…У дверей поджидала Василиса, не скрывая, что подслушивала.
– Узнали все, что хотели? – спросила она.
Пушкин отметил, что в доме купца Бабанова барышни все как на подбор: с характером. Каждая со своим, не самым простым. А еще мадам Бабанова. В корзине со змеями и то спокойнее…
– Гая Федоровна – приятный собеседник, – ответил он. – А вы…
– Листова, Василиса Ивановна, – подсказали ему.
– Василиса Ивановна, – с уважением проговорил Пушкин. – Занимаетесь работами по дому?
– Нетрудно подмести, когда нужно помочь…
– В аптеку сбегать?
– Если попросят, – без стеснения ответила Василиса.
– Развезти приглашения для гостей?
– Почему бы не подсобить, если на извозчика дают мелочь…
– Развлекать мадам Бабанову и барышень чтением вслух?
– Это несложно…
– Вы не слишком похожи на обычную компаньонку молодых барышень, которая и горничная вдобавок, – подвел итог Пушкин.
Василиса благодарно поклонилась.
– Вот что значит настоящий сыщик, – сказал она с почтением. – Я училась в пансионе вместе с Астрой и Гаей Федоровной. Потом у маменьки кончились средства. Вынуждена была искать место. Обратилась в бюро по найму прислуги госпожи Жиа… Было несколько предложений. К счастью, Федор Козьмич искал для дочерей горничную. Узнав про меня, повысил до компаньонки. Хотя обязанности горничной не отменил. Место меня устраивает. И стол, и проживание, и подарки на праздники… Исчерпала ваше любопытство?
– Вполне, – ответил Пушкин. – Полагаю, вам известно то, что я сообщил Гае Федоровне.
– Неужели Тася Юстова погибла?
– Собирались быть у нее на свадьбе?
Василиса покачала головой.
– Знались по пансиону, но и только. Подругами не были. Какая печальная новость. Отчего она погибла?
– На нее упал чугунный утюг, – ответил Пушкин. – Несчастный случай. Пристав поручил задать вопросы.
Компаньонка хотела что-то сказать, но в последний момент прикусила язычок.
– Как странно, – только сказала она.
– Не могу согласиться, потому что не знаю, о чем речь.
– Внезапная смерть Федора Козьмича на Масленицу… Потом обручение графа Урсегова и Астры Федоровны во время поста… Траур в доме отменен… Теперь гибель Юстовой… Так странно…
– Любите читать полицейские романы?
– Они меня не привлекают, слишком глупы…
– Василиса Ивановна, если желаете что-то сообщить, сделайте это сейчас, – сказал Пушкин.
Она взглянула, будто решаясь на что-то важное, но передумала.
– Нет, нет, ничего, – проговорила Василиса.
– Тогда позвольте спросить вас как компаньонку.
Ему разрешили мягким поклоном головы.
– Почему Астра Федоровна не поехала примерять свадебное платье?
Василиса приложила палец к губам.
– Она получила какое-то письмо, сильно разозлилась и стремительно выбежала из дома…
– О чем письмо?
– Не знаю, она не говорила… Отправила меня найти колдуна.
– Кого найти? – спросил Пушкин. Он предполагал, что последнего колдуна спалили в Москве в пятнадцатом веке. И пепла не осталось…
– Колдуна, который отведет сглаз от свадьбы, – пояснили мужчине, далекому от свадебного волшебства. – Простите, мне нужно к Гае… Думаю, она сидит и плачет…
Поклонившись, Василиса ушла в Зеленую гостиную. Как раз вовремя: вернулась мадам Капустина. Пушкину пришлось вытерпеть любезности свахи. Чего только не приходиться испытать на службе сыска!
Минут через десять он вышел на Тверскую.
Людской поток несся по тротуарам. Ехали пролетки и экипажи. Среди мелькания спин, костюмов, платьев, колес и лошадей Пушкин заметил на той стороне улицы барышню, которая смотрела на дом Бабановых. Она не замечала его, а он видел ее отчетливо. Память на лица у него была как у всех, кто умеет рисовать: мгновенная и прочная. Никаких сомнений: горничная Капустиной. Девушка, закутанная в простой платок с алыми цветами, прижимала кулачки к груди и чего-то ждала. Как будто заметив его взгляд, она исчезла в людской толпе.
* * *
Никто не поручал доктору Преображенскому заниматься криминалистикой. Занялся он ею от скуки. В 1-м участке Арбатской части медицинские заботы были столь примитивны (вывихи, синяки, выведение из алкогольного бесчувствия), а убийства столь редки и очевидны, что он побоялся окончательно потерять квалификацию доктора. Преображенский начал потихоньку изучать учебники судебной медицины, понемногу ставить эксперименты и вел кое-какие записи, накапливая практический опыт. Заметки эти были исключительно секретными, от начальства, разумеется.
Павел Яковлевич был не только образованным, но и мудрым человеком. Он понимал неписаные правила полицейской службы. Что делать начальству, если какой-то участковый доктор полезет с предложениями о криминалистической лаборатории и прочих глупостях? Конечно, отказать по причине отсутствия средств. А самого строптивца заслать куда-нибудь подальше – в глушь, в Саратов. Ну, или в Ярославль.
Покидать насиженный Арбатский участок Преображенский вовсе не хотел. Он продолжал потихоньку заниматься криминалистикой, находя в этом все больше удовольствия. О его «развлечениях» знал Пушкин, который дал слово никому не докладывать, но оставил за собой право иногда, когда сильно требуется, обращаться за помощью.
Зайдя в участок, Пушкин кивнул дежурному чиновнику и городовым, отдыхавшим на лавках, и пошел в медицинскую часть. Доктор сидел за письменным столиком, который втиснулся между смотровой кушеткой, стеклянным шкафом с санитарными средствами, напольными весами и простейшим приспособлением, измеряющим рост. Преображенский дымил папиросой и пребывал в превосходном настроении. Пожав Пушкину руку и предложив сесть, куда сможет, он протянул протокол осмотра тела Юстовой.
