Распивать чаи в намерения чиновника сыска не входило.
– Значит, дело к мадам Вейриоль доставило вам сильное огорчение, – сказал Пушкин, возвращая на полку склянку мышьяка. – Или что-то другое?
Фекла Маркеловна насторожилась.
– С чего взяли? Никакого огорчения…
– В сердцах разбили вазочку об пол. Разве не так?
Замученная дама смутилась окончательно.
– Ничего подобного… Вазочку случайно задела… Уж поверьте…
Пушкин не поверил.
– Госпожа Капустина, не стану арестовывать вас при одном условии…
– Благодарствую за милость, Алексей Сергеевич… Я на все согласна… Загнали в угол, как крысу…
– О нашем разговоре не должен узнать никто. Особенно мадам Бабанова. Даете купеческое слово?
Издав тяжкий вздох, Фекла Маркеловна слово дала. И отдала бы что угодно, лишь бы избавиться, а еще лучше никогда не видеть подобного женишка… И как только Агата Кристафоровна, дама, приятная во всех отношениях, питает нежные чувства к этакому чудовищу?
Верно говорят: любовь слепа, полюбишь и Пушкина.
* * *
В сыске царили покой и умиротворение. Акаев с Кирьяковым отправились по делам службы, как они утверждали. Эфенбах вернулся от обер-полицмейстера в прекрасном настроении, по причине чего отбыл обедать. Только Лелюхин никуда не спешил. Старый чиновник сидел за своим столом и просматривал газету. Пушкину кивнул и чтение не оставил. Между ними сложились простые отношения товарищества. Василий Яковлевич ценил в молодом коллеге редкий ум и сыскную хватку. А Пушкину порой требовались опыт и наблюдения жизни, какие из книг не вычитаешь, а можно заработать долгими годами полицейской службы. Лелюхин никогда на душевный разговор не напрашивался, Пушкин сам подходил. Вот и сейчас он подхватил стул и сел напротив старшего товарища.
– Молодец, Алёша, – обратился Лелюхин запросто, как было позволено только ему. – Наш стратопедарх
[20] заслужил похвалу от Власовского. Ловко ты разобрался с объявлением.
– Пусть господин обер-полицмейстер так думает. Всем спокойнее, – ответил Пушкин, держа на коленях папку с тем самым объявлением.
– И то верно. Не хватало, чтоб Власовский носился по Москве, разыскивая отравителя невест… С него станется… Житья никому не даст… А ну признавайся, что утаил от начальства?
Пушкин раскрыл папку:
– Взгляните, Василий Яковлевич…
Просмотрев рукописный лист, Лелюхин не нашел в нем ничего примечательного.
– И что такого, – сказал он, возвращая папку. – Почерк явно мужской…
– Записку в газету подавала барышня.
– Шутник отправил служанку или горничную. А сам покатывался со смеха…
– Объявление подала мадемуазель Астра Бабанова.
– Ах да, верно же! – согласился Лелюхин. – Эфенбах говорил про эту богатую купеческую дочку, фамилия в Москве известная… А тебя что смущает?
– Это была не она.
– Как узнал?
– Астра Бабанова сегодня при мне подала объявление. Видел ее подпись. В субботу кто-то назвался ее именем и поставил закорючку. К сожалению, чиновник, который принимал объявление, уехал из Москвы на свадьбу… Будь они неладны…
– А может, в субботу сама Бабанова нарочно закорючку поставила, чтоб следа не оставлять? Знала ведь, что шалость…
– Вероятность высока. Но я бы предпочел, чтобы это была не Астра Бабанова.
– Почему же? Ну, шалит девица перед свадьбой…
– У невесты, которую отравили вчера, в сумочке была записка… Без проверки утверждать не могу, но мне кажется: одна рука писала записку и письмо веселых холостяков… Показать не могу, записка у пристава 2-го Якиманского участка в деле.
– А купеческая дочка тут при чем?
– Если объявление подала Бабанова, значит, знает и содержание, и того, кто написал письмо женихов. То есть она становится соучастницей преступления. В чем нет никакого смысла: между ней и Юстовой не могло быть вражды: Астра Бабанова подарила ей на свадьбу дешевые сережки.
– Ну почему не могло? Скажем, жениха не поделили?
– Жених Юстовой – служащий фирмы Бабановых. Астра не посмотрела бы в его сторону. Ее жених, граф Урсегов, не проявит интерес к бедной и невзрачной Юстовой.
– Возможно, – согласился Василий Яковлевич. – И все-таки могла Бабанова скрыть подпись…
– Тогда она безжалостное чудовище.
– Ну уж ты тоже не горячись…
– Сегодня в том же салоне убита другая невеста, некая Бутович, – сказал Пушкин, чем вызвал удивление у старого чиновника. – Пристав не успел сообщить, завтра господин Эфенбах обрадуется… Значит, Астра Бабанова причастна к двум смертям.
Переменив позу, Лелюхин стал чрезвычайно серьезен.
– Какую связь видишь между письмом женихов и убийствами в модном салоне?
– Связей так много, что их нет, – ответил Пушкин. – Обе девицы отравлены аконитином, что уже странно. Яд, растворенный в воде, дает такую горечь, что пить трудно. Но они выпили. Юстова – сельтерскую воду, для Бутович убийца принес бутылку «Moët & Chandon» и бокалы.
– Ого! С шиком…
– В бокал налили воду и растворили яд…
– Экий выверт…
– Шампанское не самое странное.
– Еще что-то?
– Юстова за час до смерти лишилась невинности. В ее сумочке оказались две новенькие сторублевки, перетянутые алой ленточкой.
Лелюхин даже присвистнул:
– Мадемуазели перед свадьбой заделались горизонталками?
[21]
– Только Юстова. Бутович потеряла девственность давно. По словам доктора Преображенского, года два назад, не меньше. Перед смертью полового сношения у нее не было. Но в ее сумочке муляж денег, тоже завязанный алой лентой.
– Это как понимать?
– Бумажка под размер ассигнаций, свернутая в трубочку и завязанная лентой.
– Обманули и не тронули, – сказал Лелюхин, покачивая головой. – Ой, Алёша, нехорошее это дело…
– Это не все. Вчера убийца бросил пузырек с остатками яда у тела. А сегодня оставил два редкостных бокала Императорского стеклянного завода.
– Надо же. – Василий Яковлевич в раздумьях покачал головой. – Как нарочно на себя указывает. Дескать, вот какие улики, вот моя подпись, ну-ка поймай меня, коли сможешь… Дерзость, самоуверенность или глупость… Вот в чем вопрос…
Пушкина интересовало несколько иное.
– Не спросили, Василий Яковлевич, о чем Бабанова подала объявление…
