– «Ребус» совсем испортился, – сказал она, аккуратно начиная трудный разговор.
– Неужели, – ответил Пушкин.
Он жевал нечто, до чего ему не было никакого дела. Как и до журнала, который тетушка выписывала много лет. После Великого поста он завел привычку завтракать у нее перед службой. Благо жила тетушка на Страстной площади, в двух шагах от сыска. И сытно, и удобно…
– Представь: совсем перестали печатать ребусы и шарады. Вместо головоломок публикуют глупейшую чушь: какие-то спиритические сеансы, заметки о встречах с привидениями, статьи о животном магнетизме… Кого это может интересовать?
– Откажитесь, – равнодушно посоветовал племянник.
– От чего прикажешь мне отказаться? – насторожилась тетушка, думая, что Пушкин опять намекает. С некоторых пор в каждом его слове Агате Кристафоровне чудился намек: будто обвинял ее в авантюре.
– От подписки, – сказал Пушкин, громко прихлебнув из чашки.
– Ах, что говорить о таких пустяках. – Она недовольно отодвинула чашку. – Друг мой, хватит скрывать… Я все вижу… Доверься мне…
Племянник не удостоил тетушку взглядом и доверяться не спешил. Он ел, не понимая вкуса завтрака.
– Вижу, как ты страдаешь, – продолжила она, не дождавшись от Пушкина ответа и решившись идти до конца. – Вижу и всем сердцем хочу тебе помочь… Знаю, как болит твоя душа и разрывается от тоски… Но и ты должен понять: что ей оставалось делать?
Пушкин молча жевал.
– Ты знаешь, что у женщин всего три возраста? – распаляясь, продолжила тетушка. – Вам, мужчинам, этого не понять. Вам все равно сколько: хоть восемнадцать, хоть тридцать… У женщины не так. От шестнадцати до двадцати пяти лет она барышня. В этом возрасте она должна выйти замуж. От двадцати шести до сорока лет она уже женщина почтенных лет. Надежды на брак почти утеряны. А после сорока она навсегда входит в преклонные лета… Тут уже ждать нечего… Конечно, бывают исключения, но мы не о них…
Агата Кристафоровна в порыве откровения не подумала, в какой возраст определила себя. Пушкина больше интересовали остатки яичницы на тарелке, чем возраста женщин.
– И что было делать милой Агате? – воскликнула тетушка. – Ей двадцать шесть, последняя надежда выйти замуж. Конечно, она будет использовать такой шанс… Ты ведь ничего не сделал, ухом не повел, пальцем не пошевелил, чтобы не упустить ее… Ты совершенно не понимаешь женщин, мой дорогой! А теперь сидишь в тоске и печали. Но сделанного не воротишь! Агата для тебя потеряна навсегда. Она уехала в Петербург со своим женихом, там выйдет замуж и больше не вернется. Она исчезла из твоей жизни. И знаешь, кто в этом виноват? Ты один. И только ты! Упустил свой шанс… По своей лени и, извини меня, непроходимой глупости… Хуже Подколесина, честное слово…
Произнеся пламенную речь, Агата Кристафоровна рассчитывала, что племянник бросится просить прощения или хоть слезинку уронит.
Ничего подобного. Пушкин вытер тарелку куском хлеба, что было сущим варварством, но сделало комплимент кулинарным талантам Дарьи, и как ни в чем не бывало допил свой чай.
– Невозможно, – сказал он.
– Что невозможно? – Тетушка уже сердилась по-настоящему.
– Чиновник сыска не женится на преступнице. Даже бывшей.
– Почему же?
– Мадемуазель Керн была и останется воровкой…
– Дурак ты, хоть и чиновник, – в сердцах заявила Агата Кристафоровна. – Мало ли что было у девушки до замужества? Она стала бы чудесной, любящей женой… Но что об этом говорить… Забыли и не поминаем… По глупости, упрямству и гордыне потерял свое счастье…
Пушкин с сытым видом откинулся на спинку стула.
– С чего взяли?
– Что я взяла? – опять услышала намек тетушка.
– С чего решили меня женить? Раньше в этом пороке замечены не были…
Тут терпение Агаты Кристафоровны лопнуло окончательно. Встав из-за стола, она с грохотом отодвинула стул.
– Я хочу женить тебя? Что за вздор! Меня вполне устраивает неженатый племянник. Так хорошо жить одному! Ни жены, ни дома, ни детишек… Похоть в доме терпимости утешил, обеды – в ресторане или у тетушки, прачка постирает и выгладит, портной сорочку сошьет. Чего еще желать тридцатилетнему дураку? Разве чтобы тетка поскорее умерла, тогда и вовсе свобода…
На глазах у нее выступили настоящие слезы. Чего Пушкин не мог допустить.
– Тетушка, что вы хотите от меня?
Именно этого она и ждала. Обожаемый Алёша, которого она вырастила и обучила решать ребусы, свет жизни, бескрайняя любовь, виновник поражения ее великого плана, готов загладить вину. Она промокнула глаза уголком шали.
– Хочу познакомить тебя с одной чрезвычайно милой дамой…
– Свахой?
Догадливость Пушкина иногда раздражала. Агата Кристафоровна виду не показала.
– Ну почему сразу сваха?
– Знакомить с лореткой
[8] вы бы не стали, – ответил Пушкин и получил увесистый шлепок по затылку.
– Не смей со мной так разговаривать! – напомнила тетушка, кто есть кто. – Ты не у себя в сыске. Там и выражайся… Да, иногда мадам Капустина помогает устраивать счастливые браки. Уважаемая и славная дама, Фекла Маркеловна…
– Тетушка, давайте напрямик к невесте, – попросил Пушкин.
Мужская прямолинейность – хуже иголки под ноготь. Но выбора не было.
– Прекрасная московская семья, давно их знаю. – Тут мадам Львова прочистила горло. Врать она не умела, но признаваться племяннику, что услышала об этом семействе три дня назад, не следовало. – У вдовы Бабановой две дочери, чрезвычайно милые и славные барышни. Такие прелестные цветочки… Одна из них, Астра Федоровна, на этой неделе выходит за графа Урсегова. Ее сестра, Гая Федоровна, будет рада знакомству с тобой… Семья состоятельная, купеческая, вдова наследовала по недавно скончавшемуся мужу свой дом на Тверской и торговлю шерстью под фирмой «К. М. Бабанов и сыновья»…
– Раньше пренебрегали купеческим сословием.
Агата Кристафоровна была готова к трудному вопросу.
– Милый мой, времена меняются… Старые принципы не в чести. Сегодня всяк хорош, у кого счет в банке, акции и состояние…
– Как велико приданое?
Деловитость племянника несколько покоробила. Тетушка грустно улыбнулась.
– Вот познакомишься поближе и узнаешь… Думаю, недостатка не будет…
– Сколько лет невесте?
Кажется, племянник забыл, что тетушка не у него на допросе.
– Исполнилось шестнадцать… Как раз для замужества… Так что скажешь?
Встав из-за стола, Пушкин оправил сюртук и чмокнул родственницу в щеку как хорошо воспитанный мальчик.
