Ларкира кивнула, чувствуя, как спокойствие окутывает ее напряженные мышцы, пока слушала собеседницу, когда та вытирала и перевязывала руку. Вернее, сделала все, что могла, собрав дождевую воду и лоскуты, вырезанные из ее собственной поношенной одежды.
– Вот, как новенький, – сказала женщина, когда Ларкира подняла свой обтянутый тонкой тканью палец.
Несмотря на одолевавшие ее эмоции, Ларкира сдержала рвущиеся на волю эмоции. Она заставила себя подавить свое недавнее разочарование, вспоминая все, чему ее учили в искусстве управления своими способностями. «Спокойно», – делая успокаивающие вдохи и выдохи, приказала она своей магии. Ларкира проделала все это, чтобы сказать всего одно слово:
– Спасибо.
Старуха кивнула и снова села в свою кучу. Стоило ей закрыть глаза, как создалось впечатление, что ее там больше нет.
Ларкира направилась в более темную часть Хаддл-Роу. Где очаги тени из точек света костра превратились в более заметные формы. Только полумесяц над головой слабо освещал припавшие к земле у стен тела, бормотавшие свои мысли.
Именно здесь Ларкира нашла пустой переулок, даже лунный свет не осмеливался прокрасться к задней части, заполненной гнилым мусором. Соскользнув на землю и ощутив, как прохладный камень приятно коснулся спины, Ларкира свернулась калачиком вокруг раненой руки.
Наконец-то она осталась одна.
И с этим пониманием Ларкира позволила себе издать едва слышный звук.
Звук, перешедший в рыдание.
Желтые завитки ее магии беспрепятственно сочились из нее, когда Ларкира плакала, пытаясь дышать. Однако не из-за теперь отсутствующего пальца. В конце концов, у нее все еще было девять других, и она знала, что есть души, которым гораздо хуже, чем ей.
Нет, Ларкира оплакивала каждую невозможность. Все те многочисленные моменты, когда ей приходилось безмолвствовать, оставаясь спокойной, сдержанной и веселой, в то время как она напротив ощущала грусть. Она горевала из-за девятнадцати лет попыток быть хорошей. Или, скорее, лучше, чем уже была. Ларкира плакала, потому что слезы казались безопаснее крика.
И лишь только когда сон овладел ею, она остановилась.
Утром Ларкира нашла крыс. Единственные существа, о которых она не подумала, когда сидела одна в своем переулке. Все их тела оказались изрезаны, словно потоки ее слез были ножами.
Три дня спустя Ларкира обнаружила, что настроение у нее явно улучшилось.
Она вообще редко подолгу пребывала в состоянии меланхолии.
К тому же этот день был особенным. Потому что после месяца такой жизни, ее Лиренфаст закончился! Или закончится, как только она вернется домой.
А еще в этот же день ей исполнялось девятнадцать.
Мысленно напевая мелодию, Ларкира направилась из нижних кварталов к внешним кольцам города. Она шла по узким, переполненным людьми дорожкам, пот стекал по ее шее, а влажный воздух окутывал тело. Лето в Джабари всегда было невыносимым, но Ларкира находила его особенно мучительным здесь, где ранним утром солнце поднималось очень высоко, обжигая красновато-коричневые каменные улицы, на которые едва осмеливался проникнуть ветерок. Когда она завернула за угол, сладкий запах тележек, торгующих квадратиками из воздушного риса, наполнил воздух. То тут, то там слышалось низкое бормотание и хриплый голос жителей, живущих в тесноте и очень близко друг к другу. Как и было задумано, Ларкира хорошо познакомилась с этой частью города. И, несмотря на трудности, с которыми столкнулась, она обнаружила, что будет скучать по всему этому. Нижние кварталы напомнили ей районы другого города, расположенного очень далеко отсюда, который она называла домом.
Осторожно почесав повязку на пальце, пульсирующая боль не отступала, Ларкира продолжила путь в своей поношенной одежде. То, что в начале было простым, но чистым нарядом из туники и брюк, превратилось в мешанину покрытых пятнами тесемок, цепляющихся за более тонкие нити в отчаянной попытке прикрыть не предназначенные для глаз посторонних части ее тела. Не то чтобы там было на что глазеть. По сравнению с двумя своими сестрами Ларкира всегда была худой. «Хрупкая птичка, которая, сколько бы зерна ни склевала, никогда не станет толстой», – как любила говорить Ния.
При мысли о рыжеволосой сестре на губах Ларкиры появилась широкая улыбка.
Впервые с тех пор, как она лишилась пальца.
«Не могу дождаться, когда наконец вернусь домой», – ускоряя шаг, радостно подумала Ларкира.
Так было до тех пор, пока влажная, теплая слизь не коснулась пальцев ее ног. Взглянув вниз, Ларкира обнаружила, что наступила в кучу конского помета.
Несколько секунд она стояла, уставившись на свои разваливающиеся сандалии, теперь покрытые навозом.
А затем начала смеяться.
С магией, зверем дремлющей в животе, звук свободно плыл, неопасный на ветру и напоминающий жужжание колибри. Прохожие смотрели на нее так, словно ее мысли улетали вместе с этим звуком.
Но ничто не могло омрачить счастье Ларкиры в этот день.
– Я иду домой, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь и пританцовывая на мягкой куче. Хлюп. Плюх. – А когда дойду, отправлюсь сразу в комнату Нии и лягу на ее кровать, прямо под одеяло. Или, еще лучше, перевернусь, чтобы мои ноги оказались у нее на подушке. – При этой мысли у Ларкиры вырвался еще один искрящийся смех, и она продолжила идти.
Разум так кипел от охватившего ее ликования, что она на мгновение забыла, как, должно быть, выглядит и пахнет, а еще о том факте, что на одной из ее рук было четыре пальца вместо пяти.
Ведь она шла домой!
Пересекая небольшой мост, который вел к последнему кольцу нижних кварталов, Ларкира услышала шум и заглянула в переулок.
Группа людей, по внешнему виду очень похожих на нее, окружала мужчину, не похожего ни на одного из них. Его добротно сшитая одежда свидетельствовала о более высоком уровне благосостояния, о чем говорили и натертые воском сапоги, сияющие так же, как и меч в его руке.
Хоть и вооруженный, он, несомненно, был в меньшинстве, а примитивные заточки и шары с железными шипами, лежащие в руках его противников, уж точно не помогали делу.
Обычно те, кто жил в нижних кварталах, учились не обращать внимания на подобные потасовки. Выживание было доступно не только сильным, но и тем, кто держал свой нос подальше от чужих проблем. Но Ларкира не признавала ничего обычного, и, ощутив кольнувший грудь укол сочувствия, при виде загнанного в угол мужчины, она отправилась в переулок.
– Я не хочу драться, – сказал мужчина с акцентом, свидетельствующим о благородном образовании.
– Тогда и не надо. – Один из обитателей улиц, плечи которого были в два раза шире, чем у обычных мужчин, улыбнулся. – Отдай то, что у тебя в сумке…
