И эта глупая форма.
Она просто хотела чувствовать себя полезной, особенно после резких слов Дариуса, сказанных прошлой ночью. Ларкира и подумать не могла, что желание помочь слугам еще сильнее разозлит лорда.
Такие расходы было бы лучше направить на другие нужды.
Но гора сундуков в потайном хранилище вкупе с отчаянием в его голосе… Что-то не сходилось.
Позже Ларкира обязательно все выяснит.
А в данный момент ей нужно было залечить раны, причиной которых стала она сама.
Благословение, что по дороге в комнаты Дариуса они не встретили никого из слуг, ведь со дня приезда Ларкиры замок становился все более пустым. Странность, за которую стоило быть благодарной, ведь у нее не было сил объяснять, почему молодой хозяин поместья находится в таком состоянии.
К тому же она не могла позволить себе впустую тратить силы, их нужно было приберечь для Дариуса.
Убедившись, что спальня лорда заперта, Ларкира закрыла балкон и погасила свечи, оставив лишь пылающий камин.
Найдя на туалетном столике несколько полосок хлопчатобумажной ткани и таз с водой, она отнесла все это к его кровати. Присев рядом, Ларкира осторожно вытерла кровь, сочащуюся из ран Дариуса.
Он застонал от боли, и сердце Ларкиры сжалось.
– Мне очень жаль, – прошептала она. – Скоро будет лучше.
Услышав ее голос, Дариус распахнул глаза, и ее рука замерла.
– Ларкира, – пробормотал он, а затем откинулся на подушки, его глаза закатились.
Ларкира снова взялась за дело, теперь напевая нежную колыбельную.
Звук исходил из глубины ее живота, затем согревал горло. Она окутала комнату медово-желтым магическим туманом, пузырем звуконепроницаемой безопасности, пока продолжала омывать молодого лорда. Эта песня была одной из любимых у ее сестер. В ней говорилось о лугах в Гранд-парке, который находился на восточной окраине Джабари. Отец часто брал их туда на пикник еще с тех пор, как они были маленькими девочками. Ларкира позволила золотистым нотам плыть по комнате, они напоминали цветы, которые Арабесса приколола к своим волосам, пока Ния читала стихи из своего любимого сборника поэзии. Это успокаивающее воспоминание избавляло лорда от любой боли, которую он мог бы испытывать при каждом очищающем прикосновении. Отжав полотенце и наполнив таз ярко-красной водой, Ларкира откинулась на спинку стула.
Несмотря на усеянное порезами лицо, Дариус по-прежнему был красив. Угловатые скулы омывали тени от огня, полные губы чуть приоткрылись, дыхание вырывалось в ровном ритме. Ларкира осмотрела остальную часть его тела, ее взгляд остановился на костюме цвета древесного угля. Часть лацкана пиджака потемнела от крови, а на накрахмаленной белой рубашке под жилетом виднелось большое красное пятно. Она посмотрит, что можно с ними сделать, как только закончит с лицом.
Стоило Ларкире посмотреть на порезы на лице лорда, как ее грудь снова сдавило. Как он мог столько лет терпеть подобные муки? Должно быть, он обладал огромным мужеством, раз вот так ворвался в комнату. Совершенно очевидно, что Дариус твердо верил в свои убеждения, раз так прямо высказал свое мнение.
– Прости. – Ларкира снова поймала себя на том, что извиняется. – Я не знала, что до этого дойдет.
Ларкира посмотрела на красный драгоценный камень, все еще висевший на бархатной перчатке, и ощутила непомерную тяжесть. Несмотря на то что украшение символизировало преданность Хейзару Бруину, кольцо, сделанное из тонких, сплетенных вместе золотых полос, обернутых вокруг большого рубина, было очень красивым. Стоило Ларкире взять его у герцога и надеть на свой набитый ватой палец, как она почувствовала его историю, историю, которая, возможно, рассказывала о более счастливых временах.
«Я заглажу свою вину перед тобой, – пообещала она, глядя на Дариуса. – Непременно».
Отложив тряпку, Ларкира сделала глубокий вдох, готовая спеть новую песню, которая с помощью магии, жившей глубоко в сердце девушки, должна была исцелить плоть и кости.
Но прежде чем она успела это сделать, ручка двери в покои Дариуса застучала. Ключ заскрежетал в замке; Ларкира захлопнула рот и, схватив перчатки, бросилась прочь от кровати, чтобы спрятаться в тени за толстыми шторами у балконной двери.
Вглядываясь в узкую щель между портьерами, Ларкира наблюдала, как худой мужчина с крючковатым, таким знакомым носом, просунул голову внутрь. Боланд оглядел спальню молодого лорда, скользнув взглядом по укрытию Ларкиры, затем посмотрел на огонь, танцующий в камине.
– Милорд? – прошептал он.
Пульс Ларкиры ускорился, а кожа покрылась мурашками.
– Милорд, вы проснулись? – Боланд осторожно двинулся вперед.
Когда хозяин не ответил, плечи слуги расслабились, и он запер за собой дверь. Подойдя к Дариусу, камердинер ахнул при виде зрелища, представшего его глазам.
Готовая к атаке магия Ларкиры встрепенулась, заставив девушку издать низкий рык. Боланд поднял глаза, словно услышал какой-то звук, но из-за постоянной грозы было трудно понять, гром это или звук человека.
– О, милорд, – сказал старик, глядя на Дариуса, – Что вы натворили на этот раз?
На этот раз?
Значит, камердинер знал, что происходило в этой каменной тюрьме? Пламя ярости вспыхнуло в животе Ларкиры, но затем Боланд прикрыл нос и рот платком, прежде чем вытащить завернутый в бечевку пучок веток. Камердинер поджог конец и рассеял дым над спящим лордом. Насыщенный аромат ударил в нос Ларкиры. Кора гаффо, сонный пар. Ларкира сразу же задержала дыхание.
Что он делает?
Опустив гаффо в воду, дворецкий взял свой платок и вытащил из кармана сюртука небольшой кожаный мешочек. Затем осторожно начал втирать коричневое вещество в открытые раны своего хозяина.
– Раны глубокие, милорд, – тихо пробормотал он, в его глазах отражалась тяжелая печаль. – Лучше бы эти порезы достались мне. Ваша мать не потерпела бы того, что стало с ее домом. Нет. – Боланд продолжал болтать, как будто успокаивая не только Дариуса, но и себя. – О, ну почему вы так похожи на нее.
На нее?
Воспоминания о похожих медного цвета волосах, светлой коже и зеленых глазах, смотрящих с картины, заполнили разум Ларкиры.
О силы моря Обаси, неужели именно это стало причиной жестокости Хейзара?
Сходство пасынка с его покойной супругой?
Ларкира сжала руку в кулаки, ее магия клокотала в горле.
У нее голова шла кругом, когда она смотрела на дворецкого, этого своенравного мужчину, который постоянно ехидничал в присутствии Ларкиры, а теперь пытался помочь Дариусу. Он действовал осторожно, нежно касаясь друга, явно привыкший к подобным процедурам.
Какие отношения связывают этих мужчин? И как много Боланд на самом деле знает о том, что происходит под этой крышей?
