Но мои маршалы… они все губили! Удино и Виктор трусливо уступили Шварценбергу. Мне пришлось броситься к ним на помощь и продолжить свои уроки, заставив отступить в беспорядке превосходящие силы Шварценберга… Маршалы начали распускать слух, будто я веду «безнадежную войну только для того, чтобы погибнуть на поле боя». Это была ложь: я верил в победу, хотя… да, хотел погибнуть!
И союзники начали уставать от моей решительности. Они не вынесли постоянного кровопролития и с февраля опять повели переговоры со мной в Шатильоне. Они предлагали мир, правда, уже в границах королевской Франции. Они так и не поняли мое «все или ничего».
В это время союзные армии соединились. Я велел Мармону охранять Париж, а сам двадцатого марта напал близ Арси-сюр-Об на объединенную армию союзников под началом Шварценберга… Артиллерия била непрерывно! Я помню, как бомба упала перед наступающим каре, и мои гвардейцы бросились прочь от дымящейся смерти. А я… шагнул к бомбе. Но тщетно! Пламя полыхнуло в метре от меня, посыпались комья земли… а меня даже не задело… Повторю: я хотел смерти! Но куда больше – победы!
При том же Арси-сюр-Об русские казаки обрушились на моих драгун. Молоденькие новобранцы не выдержали – бросились наутек. Я врезался на коне в бегущую толпу: «Драгуны! Вы бежите, но я стою!» И поскакал, выхватив шпагу. За мной бросился полк Старой гвардии, следом за ним – мой штаб и… недавние беглецы! Славно рубились! И шесть тысяч казаков, столь грозных в России, дрогнули… побежали! Подо мной был убит конь, а я… опять остался невредим.
Но в тот день я получил иную рану, воистину смертельную: я узнал, что после битвы герцог Эльхингенский спросил генералов: «Не пора ли со всем этим кончать и не дать ему погубить Францию, как он погубил армию?» Так сказал «храбрейший из храбрых». Мои маршалы больше не хотели меня…
«Дедушка Франц», Россия, Пруссия и Англия подписали пакт, где обязались вести войну вплоть до моего разгрома. Почему они так осмелели? Нет, не потому, что моя армия таяла после каждой победы. Они знали, что мне хватит и тысячи, чтобы уничтожить их стотысячное войско! Просто – уже свершилось главное предательство!
Я решил стремительной атакой окончательно отбросить армию союзников к Мецу. Шел на редкость упорный бой. Я разгромил их кавалерию, будучи уверен, что это авангард, прикрывающий главные силы. Но за кавалерией… не было никого! И я понял – меня провели! Пока я воевал с кавалерией, союзники, и вправду вначале отступавшие к Мецу, вдруг резко изменили направление и стремительно двинулись к Парижу по дороге, которую я оставил неприкрытой… Должен признать, это был великолепный маневр! Потрясающий по дерзости ход! Я не мог поверить, что кто-нибудь из этих говнюков на него способен! И оказался прав – никто из союзников не был способен на это.
Способен был только он – самый умный (и самый подлый – «честь», которую он делил с Фуше) мой Талейран! Оказалось, он написал письмо русскому царю: «Идите на Париж, Вас там ждут все. Военное могущество императора по-прежнему велико, но политическое – ничтожно. Франция устала от него». И негодяй… да, он был прав. Устали не только мои маршалы, народ тоже устал… от славы и крови. Они все хотели покоя…
Когда я понял маневр союзников, у меня еще оставалось время. На подступах к Парижу стоял корпус Мармона. Я верил – он продержится до моего прихода. Но оказалось, Талейран и здесь все устроил – уговорил Мармона открыть дорогу на Париж. И сообщил об этом союзникам.
Мармон! Старый товарищ! Впрочем, среди стольких предательств стоит ли осуждать его? Не лучше ли просто отметить: и Мармон – тоже!..
Еще не зная ничего об измене маршала, я повернул войска и бросился к Парижу. Но когда подъехал к Сене, увидел – река в огне! Это отражались костры – враги готовили себе ужин в Париже! Они пели… Победно пели… А я стоял во мраке и глядел на ярко освещенный город… Мой Париж! Впервые за восемьсот лет неприятель вошел в столицу Франции!
Я недоумевал – где Мармон? Разбит? Убит? Что с сыном? С императрицей? С Жозефиной? Неизвестность… Одно мне было ясно: они легко заставят Сенат и Собрание изменить мне. Что делать? Я мог только приказать верному Коленкуру: «Скачите в Париж! Не дайте этим глупцам подписать..».
А пока я с войсками повернул на Фонтенбло. Наконец из Парижа прискакал гонец! Я все узнал! Когда союзники приблизились к городу, Жозеф исполнил все мои инструкции на этот случай. Он предложил императрице и сыну покинуть Париж. Мой сын плакал и лепетал: «Папа не велел нам уезжать, я не хочу!» Они отправились в Блуа, где моя Луиза… попросила защиты у своего отца! Она получила защиту «дедушки Франца», а мой сын и его внук – негласное заточение… Это все, конечно же, вычеркните!
А Мармон… никто по-прежнему не мог сообщить, где он! Я приказал любой ценой отыскать маршала и вручить ему приказ – немедленно занять позиции на другом берегу Сены. Я и подумать не мог, что он…
Я стянул в Фонтенбло семьдесят тысяч солдат. Этого было вполне достаточно, чтобы никто из вошедших в Париж союзников не ушел живым. Клянусь честью, я знал, как это сделать! Я собрал маршалов и начал объяснять задуманную диспозицию, но они… не захотели даже слушать! Кто-то из них попросту перебил меня: «Сир, если вам дорог Париж..».
Он не посмел сказать до конца! Да это было и ни к чему. На их жалких лицах я прочел: они уже сговорились между собой.
Наконец они заговорили. Один за другим, они все сказали, что сопротивление будет означать гибель Парижа! Что русские только и ждут этого! Что они хотят нам отомстить! И сожгут Париж, как Москву!..
«Другими словами, вы хотите моего отречения?» – спросил я.
Жалкие трусы молчали. Впрочем, один из них молча положил на стол воззвание Генерального совета департамента Сены. И я прочел: «Жители Парижа! Все ваши несчастья происходят от вопиющего произвола одного человека. Это он ежегодными рекрутскими наборами разрушил ваши семьи. Это он закрыл для нас моря, обескровив нашу промышленность..». И прочее… Далее шли слова «о наших добрых старых королях»… и призыв к возврату Бурбонов!
Я швырнул бумажонку на стол! Они безумны! Возвращать Бурбонов?
В это время Коленкур закончил первые переговоры с «моим братом Александром». И привез мне их результаты… Византиец хитрил – он обещал «попытаться (это слово особенно мне запомнилось) уговорить союзников сохранить корону за Римским королем, но за это..».
Коленкур не посмел продолжать.
«Так чего же они от меня требуют за это?»
«Больших жертв… чтобы сохранить корону вашему сыну. Отречения, Сир… “Иначе на трон сядут Бурбоны”, – так сказал Александр».
«Как? И он тоже думает об этом? – Я расхохотался. – Бурбоны во Франции? Да они и года не продержатся!.. Они там все с ума посходили! Они забыли, что была кровавая революция… для того, чтобы во Франции не было никаких Бурбонов! Навсегда!»
Коленкур молчал… Он привез мне прокламацию союзников. Они составили ее перед тем, как войти в Париж. «К вам обращается вооруженная Европа, собравшаяся у стен вашей столицы… – так нагло писал этот вонючий австрияк князь Шварценберг, который в русскую кампанию, командуя австрийским корпусом, бездарно погубил своих солдат. – Мы обязуемся сохранить ваш город в целости и сохранности..».
