На разграбленном, разгромленном дворце Тюильри повесили веселую надпись Революции:
«Сдается внаем».
Законодательное собрание должно было решить судьбу короля.
Новая Парижская коммуна тотчас потребовала арестовать королевскую семью.
Как тотчас после отречения Николая потребовал арестовать царскую семью недавно созданный Петроградский Совет.
Царь и царица были арестованы Временным правительством, судьбу России и царя должно было решить Учредительное собрание, избранное всеобщим голосованием.
Судьбу короля должен был решить Национальный конвент, избранный всеобщим голосованием.
Королевскую семью отвезли в Тампль – очаровательный дворец принца Конти. Здесь устраивались концерты, балы, здесь играл мальчик Моцарт…
Но Законодательное собрание, опасавшееся вооруженной Коммуны, поселило их не во дворце, а в башне Тампля, которая стала их первой тюрьмой…
Тампль, как и многое, связанное с кровью Великой французской революции, больше не существует. От древнего замка остался только силуэт, начертанный на асфальте мостовой, и сквер, разбитый на месте дворца.
Марат сказал очень важные слова о народе: «Народ должен быть все время возбужден, чтобы им легче было управлять».
И «Друг народа» продолжал ежедневную компанию ненависти. Он писал о том, что отечество в опасности. Но когда патриоты-санкюлоты уйдут на фронт драться с врагом, сидящие в тюрьмах Парижа заговорщики-роялисты вырвутся на свободу и освободят проклятую семью.
«Они будут убивать ваших детей. Они будут насиловать ваших жен!»
Королевскую семью ведут в Тампль. Гравюра XIX в.
Марат призывал патриотов не уходить на фронт, «не свершив народного суда над врагами Отечества, затаившимися в тюрьмах».
Народ откликнулся на кровавый призыв Марата.
Второго сентября семья в башне Тампля услышала набат.
В этот день в Париже началась новая Варфоломеевская ночь. Во всех тюрьмах столицы сто двадцать часов убивали роялистов и священников.
Были образованы самозваные народные суды, быстро решавшие судьбы заключенных. После коротких вопросов раздавалась команда народного судьи: «Отвезти в аббатство».
Сентябрьская резня. Неизвестный художник. 1793 г.
Несчастный шел к выходу. Его выводили за ворота тюрьмы, а там его ждала обезумевшая от крови, ревущая толпа черни с пиками, топорами и камнями… Они забивали жертву, раздевали догола, делили одежду, снимали перстни, обыскивали карманы…
У тюрем выросли горы трупов, текли ручьи человеческой крови.
Герцогиню Ламбаль разбудили ночью. Суд был обычный, краткий. Последовала команда: «В аббатство».
Как только она вышла за ворота… озверевшая толпа поработала на славу. Ее били камнями, насиловали умирающую. Потом резали тело – вырвали сердце, отрезали голову и отрубили кусок плоти.
Голову с завитыми волосами, испачканную навозом, вырезанное сердце и кусок плоти с половыми органами понесли на пиках к Тамплю – «радовать австрийскую шлюху».
Антуанетта увидела в окно ее голову и упала без чувств.
Пока шли выборы в Конвент, в Законодательном собрании разгоралась борьба. Это была обязательная борьба революционеров друг с другом. Жирондисты сражались с якобинцами. Они обвиняли Марата и Дантона в подстрекательстве к убийствам беззащитных людей. Из двух тысяч восьмисот сидевших тогда в тюрьмах половина была убита…
Дантон отвечал: «Мы будем убивать священников и аристократов не потому, что они виновны, а потому, что им нет места в будущем».
Робеспьер сказал: «Кто посмеет упрекать в беззаконии народ? Кто посмеет указать точную границу, о которую должны разбиться волны народного насилия? Насилие равновелико самой революции. Оно столь же незаконно, как и сама революция, как свержение трона и взятие Бастилии! Оно столь же незаконно, как и свобода!»
Что ж, Робеспьер был прав – великая Революция порождает великое насилие.
Двадцатого сентября в Тампле вновь услышали набат, крики толпы и бой барабанов.
Разутая, нищая республиканская армия под началом генерала Дюмурье разбила победоносную армию герцога Брауншвейгского.
Гете, присутствовавший при сражении, сказал: «Мы видим рождение нового мира».
Двадцать первого сентября собрался избранный Национальный конвент, который провозгласил: «Король низложен». Франция была объявлена республикой.
И опять непрерывно били колокола и кричала толпа…
Нация хоронила монархию.
В избранном Конвенте большинство было снова у жирондистов, но они становились безвластны. «У кого ружье, у того и сила». Национальная гвардия подчинялась парижской мэрии – то есть якобинцам.
Конвентом теперь открыто управляло вооруженное меньшинство – Якобинский клуб…
Скамьи депутатов-якобинцев в Конвенте располагались наверху, поэтому их фракция получила название «Гора». Сверху, с этой Горы, теперь будут лететь смертельные молнии, которых страшились депутаты, не примкнувшие ни к тем, ни к другим. Их называли презрительно – «болото». Жалкие болотные лягушки.
События шли предсказуемо. Революция спешила повторяться. Как английские революционеры осудили Карла Первого, так республиканский Конвент решил осудить короля.
Суд над бывшим королем Людовиком Шестнадцатым (именовавшимся теперь гражданином Капетом) символически проходил во дворце королей – Тюильри. Как и Тампль, откуда привозили короля на суд, этот дворец ныне не существует.
Это был процесс, который, по выражению одного из адвокатов короля, стал «процессом целой Нации против одного человека».
Законники-жирондисты снова заявили о «неправомочности судить короля». «Особа короля, согласно действующей Конституции, была неприкосновенна и неподсудна». «Если сегодня осудить незаконно короля, завтра можно осудить незаконно простого гражданина»
Робеспьер возражал: «О ирония судьбы! Казнь тирана, которая должна нас объединить, является яблоком раздора… Здесь много говорят о законах… Но тиран Цезарь был зарезан двадцатью ударами кинжала без всякого закона. Точнее, на основании высшего закона – закона свободы. Я хочу обратиться к депутатам Жиронды. Как радуются наши враги, увидев, как дрожит в наших руках секира Революции. Называя его неприкосновенной особой, вы чтите воспоминание о своих цепях. Король – призрак прошлого. Призрак должен исчезнуть!»
