Бродский оказался счастливее – он сумел выставить свою картину, правда, всего однажды.
Ибо вскоре с ее героями произошло то же самое, что с героями картины Давида. Только отправились они не на гильотину, а к лубянской стенке!..
Якобинец Давид отличился и в революционной монументальной пропаганде. На месте статуй прежнего режима он воздвиг статую Матери-Природы. Гигантская женщина – Природа – сидела на постаменте, и из пышных ее грудей лилась вода… Давид задумал и другую гигантскую статую – Народа-Суверена, но сделать не успел. Зато его статуя Свободы, заменившая низвергнутую статую Людовика Пятнадцатого, встала в Париже. Ее поставили очень близко к гильотине, чтобы статуя вместе с эшафотом символизировала нерушимый якобинский союз Террора и Свободы.
Наши якобинцы и здесь шли в ногу с французскими.
Был принят ленинский план монументальной пропаганды. Должны были быть созданы памятники великим революционерам (самая многочисленная группа – тридцать один памятник), великим прогрессивным писателям, деятелям культуры и прочим… Памятников удостоились Спартак, Брут, Маркс, Радищев и троица кровавых якобинцев – Марат, Дантон и, конечно, Робеспьер, которому, кстати, нет памятника в Париже. Не забыл Ильич про учителя…
В списке монументов писателей было имя Достоевского. Ильич ненавидел «Бесов», клеймил все творчество Достоевского («морализующая блевотина», «покаянное кликушество», «пахучие книги»), но отказать в памятнике не решился. Великий писатель, как и Ильич, посещал революционные кружки, но, в отличие от Ильича, посетил и эшафот – был приговорен к расстрелу, отправлен на каторгу в кандалах. Так что пришлось…
Памятник создал знаменитый Сергей Меркуров. И появился анекдот:
«Луначарский открывает памятник. Падает полотно, и под фигурой Достоевского оказалась надпись: «Федору Достоевскому от благодарных бесов».
Между тем Гражданская война разгоралась.
С октября 1917 года отдельные вооруженные восстания против большевиков перешли в масштабные боевые действия. И все это – на фоне небывалого военного безумия, Первой мировой войны, все участники которой обрушились на Россию.
Только две столицы – Петроград и Москва – оставались под властью большевиков.
Но Ильич не терял присутствия духа. Он помнил, как обрушилась на его учителей-якобинцев вся вооруженная Европа. Как полыхала крестьянская Вандея, как восстали главные города Франции. Но выстояли якобинцы. Что помогло? Якобинское «ноу-хау» – террор.
«Террор – этот лучший друг свободы, делающий свободу непобедимой», – учил Ильича из прошлого Робеспьер. Благодаря террору были возвращены Лион и Тулон, была усмирена Вандея…
И верный ученик якобинцев скажет: «Только жесточайший террор сможет нас спасти».
Однако уроки Французской революции помнила и другая революционная партия – эсеры. Отстраненная большевиками от власти, прославившаяся своими боевиками и террором…
Образ республиканки с кинжалом – Шарлотты Корде – манил.
Началось с Моисея Володарского – двадцатишестилетнего большевистского агитатора номер один убили.
Уже в этот миг появилась возможность по-якобински ответить террором.
Толпа пассажиров пытается сесть в поезд на вокзале в годы Гражданской войны в России. 1919 г.
© МИА «Россия сегодня»
Но сподвижники Ильича, как это часто бывало, не понимали замыслов вождя. Они еще не доросли до настоящего якобинства.
Во время собрания Петроградской парторганизации рабочие предложили ответить на убийство Володарского уличными расправами над интеллигенцией – «устрашить контрреволюционных гадов!».
Но глава Петрограда Зиновьев отказал.
И тотчас получил возмущенную телеграмму Ленина: «Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это невозможно! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров…»
Но дело Шарлотты Корде продолжили…
Молодой поэт Каннегисер, один из главных людей петроградской богемы, друг Есенина, в помещении бывшего Генерального штаба застрелил Моисея Урицкого, председателя петроградской ЧК.
И началось! Зиновьев не забыл требований Ленина. Глава Петрограда предложил разрешить рабочим расправляться с контрреволюционерами прямо на улицах Петрограда.
Его удерживали, уговаривали, но к вечеру удерживать стало невозможно: в Москве, на заводе Михельсона, стреляли в Ленина.
Теперь большевики официально последовали примеру якобинцев.
В сентябре якобинцы объявили беспощадный якобинский террор.
Пятого сентября был объявлен Красный террор.
Второй раз в европейской истории власть государственно утвердила террор…
Нарком внутренних дел Г. Петровский подписал «Приказ о заложниках»:
«Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления должен применяться массовый расстрел».
Покушение на Ленина. Владимир Пчелин. 1920-е гг.
Пятьсот «представителей свергнутых классов» были немедленно расстреляны – и это только по официальным данным.
В Кронштадте четыреста бывших офицеров поставили перед тремя глубокими ямами и расстреляли…
Компания официальных убийств покатилась по всей стране.
В «Еженедельнике ЧК» рапортовали о расстрелах губернские ЧК: «Новгородская – 38 человек, Псковская – 31, Ярославская – 38, Пошехонская – 31..».
Террор превратился в соревнование в крови. В губерниях вывешивали длинные списки людей, ждущих смерти. Типовое объявление: «При малейшем контрреволюционном выступлении эти лица будут немедленно расстреляны», и далее – список заложников в десятки фамилий.
Стало практикой брать в заложники мужа и ждать, когда несчастная жена придет в ЧК расплатиться телом за его жизнь.
«Еженедельник ЧК» писал: «Во многих городах уже прошли массовые расстрелы заложников. И это хорошо. В таком деле половинчатость хуже всего. Она озлобляет врага, не ослабив его».
Так постигали ленинскую «массовидность террора»… Авторы статьи заявили: «Довольно миндальничать!» – и призвали идти дальше: «Отделаться от мещанской идеологии и официально разрешить пытки…»
