МАРАТОВ. И архив буду вывозить я. Так что я с вами только, пока не придет грузовик. Вместо меня в расстреле примет участие венгр из Интернациональной бригады – товарищ Надь. Он и возьмет младшенькую.
ЮРОВСКИЙ. Сбежал!
МАРАТОВ (рука на револьвере). Я сдержался второй раз, товарищ. Третий не сумею. (Прислушивается.) Ходит, ходит, ходит…
В комнате наверху: Она сидит у трюмо – заполняет дневник. Он по-прежнему расхаживает. И по-прежнему из соседней комнаты – голоса и смех девочек.
АЛИКС. Ветерок в форточке. Боже мой! Ты прав. Счастье!
НИКИ. Приходит! Ночная прохлада.
АЛИКС. Жаль, что эти неизвестные люди исчезли: так нравилась мысль о побеге. Ночь… Спускаться из окна… Люди с лошадьми… Впрочем, будто все это уже было со мной… Это моя кровь Темная кровь Марии Стюарт. Я о ней часто думаю. Перед казнью она вышила удивительные слова: «В моем конце мое начало».
НИКИ. «В моем конце мое начало». (Усмехнулся. Расхаживает.)
АЛИКС. И все-таки: когда ты откроешь мне свои загадки? Я просто умираю от любопытства. Не могу чего-нибудь не знать о тебе
НИКИ. Скоро… Все узнаешь… Поймешь. (Расхаживая.) Аромат садов.
АЛИКС. Ну вот, закончила описывать наше сегодняшнее число… Кстати, Ваше Величество, чтобы мне не волноваться, впредь будем читать дневники вслух друг другу. Что вы записали сегодня?
НИКИ. Прости, но сегодня я ничего не записал.
АЛИКС. А вчера?
НИКИ. Вчера – тоже… Нечего записывать. Последнее, что произошло, – решетка на окне.
АЛИКС. Бэби каждый день пишет одну фразу: «Все то же». Пиши, как Бэби. И мне спокойнее. Как он тихо спит. Очень бледненький… Непременно – завтра гулять! И все-таки прочти мне свою последнюю запись.
НИКИ. Чувствую, будешь строгим цензором. (Читает.) «Утром, около десяти тридцати, к открытому окну подошли. Подняли тяжелую решетку и прикрепили ее снаружи рамы, без предупреждения со стороны Юровского. Этот тип нам нравится все менее!»
АЛИКС. А я сегодня записала в дневник целое сочинение! Самое подробное описание дня за весь этот ужасный год. Почему? (Читает). «16 июля, вторник. Серое утро, позднее – вышло милое солнышко».
НИКИ. Да, да… солнышко. Был превосходный день.
(Расхаживает.)
Аликс (продолжает читать). «Бэби слегка простужен. Все ушли на прогулку на полчаса утром. Когда они ушли, Татьяна осталась со мной, и мы читали книги пророков Авдия и Амоса».
Я выписала из Амоса удивительные слова… Обязательно прочтем их сегодня на ночь. «Как всегда, утром комиссар Юровский пришел в наши комнаты. И наконец, после недели перерыва, опять принесли из монастыря яйца для Бэби. В восемь часов ужин. Внезапно поваренок Лешка Седнев был вызван повидать своего дядю, и он исчез. Удивлюсь, если это правда и мы снова увидим мальчика». Думаю он не вернется, как и все, кого они от нас уводили… Это грех, но я им не верю… Но сегодня вы ушли на прогулку, мы сидели с Татьяной, и я задремала… Мне приснился сон. И я увидела. (Остановилась)
НИКИ. Григория.
АЛИКС. Да! Да! Он улыбался. Он прошептал мне: «Скоро, мама».
НИКИ. Я не всегда доверял Григорию. Но на этот раз он прав. Скоро… Очень скоро вы будете свободны. И покинете этот дом
АЛИКС. Что значит – «вы»?
НИКИ. Да, конечно, мы.
АЛИКС. Признаюсь моя нервность еще и оттого… Знаешь, как называют в городе этот дом? Баба, которая мыла вчера полы, сказала: «Ипатьевский». По имени владельца господина Ипатьева. И я тотчас вспомнила, как мы ездили в Ипатьевский монастырь, где жил первый из Романовых, избранный на царство. И я так испугалась, мне показалось, это знак: круг завершен, и дом этот страшен для нас. Но после улыбки Друга наоборот, все кажется добрым предзнаменованием. И вообще надо встряхнуться! В Тобольске вы играли спектакли. Девочки, доктор и Ваше Величество недурно разыграли водевиль господина Чехова. Я в первый раз смеялась! Есть смысл вернуться к этим маленьким забавам. И бедного доктора надо отвлечь от черных мыслей. Я зашла вчера в его комнату – там лежало незаконченное письмо. Да, каюсь, совершила недопустимое: позволила себе прочесть. Ведь доктор наивен, как и ты, он может написать лишнее. К счастью, ничего опасного. Но это – ужасное письмо. Он пишет: «Я умер, но еще не похоронен».
НИКИ. Пожалуй, ты права: надо вернуться к нашим славным представлениям.
АЛИКС. Знаешь, Ники, у господина Чехова была пьеса. Я о ней часто теперь вспоминаю. Там несколько милых аристократов должны потерять родовое имение за долги. И все рассуждают, как его защитить. И болтают, болтают. Пока они разглагольствуют, приходит мужик – разбогатевший сын их крепостных – и объявляет: «Я купил ваш вишневый сад».
НИКИ (меряя шагами комнату). Хорошо бы к этой пьесе приписать – что с ними нынче… Ну, покупатель, конечно, убежал за границу со всеми деньгами… Несчастные аристократы – кто в ЧК, кто уже в земле.
АЛИКС. Там есть еще недоучившийся студент, чем-то похожий на молодого человека, который иногда приходит в студенческой тужурке. В последнее время, Ники, я подозрительно часто вижу его у наших дверей.
НИКИ. Все недоучившиеся студенты, милая, нынче славно расстреливают доучившихся. Кстати, и у меня там возможна роль: персонаж, с которым все время беды. Все так и называют его – «Двадцать два несчастья».
АЛИКС. Мой милый страдалец, любовь моя. Нет, нет, эта пьеса слишком грустна. Я предлагаю нам прочесть сегодня совсем иную пьесу. Со старым как мир сюжетом. Очень-очень давно привезли в холодный Петербург маленькую принцессу… Ее сестра Элла выходила замуж. И на детском балу принцесса увидела голубоглазого принца. Его глаза покорили ее тотчас и совершенно.
НИКИ. И он тоже был покорен сероглазой красавицей.
АЛИКС. С тех пор всю жизнь они почти не расставались. Пока не наступила эта ужасная война.
НИКИ. Да. Он уехал на войну.
АЛИКС. А она писала ему бесконечные письма.
НИКИ. А он отвечал глупыми, короткими. А чаще – телеграммами, потому что даже в письмах был застенчив.
АЛИКС. Знаешь, дорогой, я дала себе слово не вспоминать. Я заперла в кладовой альбомы с фотографиями – воспоминания свежи и мучают. Но сегодня я нарушила обет и спустилась вниз.
НИКИ. Ты принесла наши письма!
Она достает портфель с письмами.
АЛИКС. Вот – мое богатство! Когда узнала про отречение, я начала уничтожать бумаги. Прямо в кабинете разожгла костер в камине, где сгорели воспоминания. Но наши письма не смогла… Понимала, ими воспользуются против нас. Но сжечь было выше моих сил. В них моя неутолимая страсть к моему Солнцу. И когда они повесили эту страшную решетку… О глупцы, мы все равно от вас убежим. Убежим в наши письма.
