ОНА. Ревнуешь до сих пор?
К. Ты с ним спала?
ОНА. До сих пор не можешь мне простить. А я – себе. То, что этого не было. Меня всегда пугали ваши разговоры. Тогда, в начале двадцатых, вы пели в унисон. В конце двадцатых все больше говорил один Бухарин, а ты молчал.
БУХАРИН. Хочется нам или не хочется, мы должны осуществить выбраковку нового человека из материала капиталистической эпохи. Жестокая работа! И здесь Троцкий прав: «Надо навсегда покончить с поповско-квакерской болтовней о священной ценности человеческой жизни», когда на наших плечах лежат величайшие исторические задачи. Пароход философов был компромиссом. (Усмехается.) Куда полезней для Революции было их всех расстрелять. (Звонко хохочет.)
К. Да.
ОНА. Думаю, для него ты был обычный немногословный финн. Но я-то тебя знаю. Ты бываешь очень многословным. Но становишься типичным финном, когда тебе, по каким-то причинам, не надо говорить. Однако ваши кровавые разговоры… возбуждали. И ночью, после нашего безумия… мы еще бывали безумны… я сказала: «Страшненькие у вас разговоры с Бухариным».
К. Точнее – болтовня. Бухарин только говорит, действовать кроваво может лишь рябой грузин. Знаешь, что он придумал? Истребить все зажиточное русское крестьянство – так называемых кулаков. То есть самых умелых крестьян.
ОНА. Но зачем?!
К. Задумал индустриализацию крестьянской страны. Не имея валюты, не имея новых технологий. Но для этого ему нужен дешевый, практически бесплатный хлеб и труд. И он решил истребить зажиточных крестьян, а бедноту объединить в колхозы, которые будут продавать хлеб и продукты по ценам, назначенным государством. Русская деревня возвращается в крепостное состояние. Чтобы он мог рывком догнать капиталистические страны. И этот женственный глупец Бухарин посмел выступить против.
ОНА. И я поняла, почему ты стал с ним так немногословен… Уже вскоре Бухарин прибежал к нам.
Квартира К. Бухарин и К.
БУХАРИН. Послушай, наш Чингисхан сошел с ума. Его колхозы – это военно-феодальная эксплуатация несчастного крестьянства. Колхозы крестьяне ненавидят. Уже появился анекдот: «Как избавиться от вшей? Напиши на голове: «Колхоз», и вши сами разбегутся». (Звонко хохочет, потом трагически.) Он заткнул всем рты. В самый страшный период гражданской войны в партии шли свободные дискуссии. Нынче признается только угодничество. Что ты молчишь? Коминтерн обязан вмешаться!
К. Николай, ты забыл главное правило: Коминтерн не обсуждает вашу партию. Она эталон.
БУХАРИН. Боишься. А мы, мы пойдем до конца.
К. Кто – «мы»?
БУХАРИН. Глава профсоюзов Томский, председатель правительства Рыков. К нам присоединятся отцы Октябрьской Революции – Каменев, Зиновьев, вчерашние сподвижники Чингисхана.
К. Он сдунет вас всех, как пушинку с рукава. В его руках партия! И, что важнее, в его руках ОГПУ.
БУХАРИН. Он погубит страну и партию. Будет голод и всеобщее восстание.
К. Голод – да, восстание – нет. Пока есть ОГПУ, никакого восстания не будет.
БУХАРИН. Ты, конечно, донесешь ему, что я был у тебя.
К. Ты правильно думаешь. Но если я не донесу, донесут другие. Ты наверняка ходил не к одному мне! Вам крышка, Николай!
БУХАРИН. Спасибо на добром слове, Отто.
ОНА. Все случилось, как предсказал Бухарин, – наступил голод, магазины опустели, стояли только бочки с кислой капустой. Карточки на хлеб… Потерять карточку – смерти подобно. Население кормилось в столовых при заводах. Но наш райский магазин радовал глаз по-прежнему.
К. Радовал живот по-прежнему.
ОНА. Икра, рыба, мясо, выпивка – и все по тем же смешным ценам. Можно брать сухим пайком, а можно «мокрым» – то есть готовый роскошный обед в судках. Но однажды… В тот день наша прислуга болела, и я сама пошла в наш сказочный магазин. И когда вышла с сумками и направилась к машине, увидела их. Это был крестьянин. Он был невероятно худ, вместо лица – одни скулы, держал за руку маленький скелетик – дочку. Он снял шапку и зашептал: «Христа ради, дайте что-нибудь, только побыстрее, а то увидят и нас заберут». Он не понимал, что около нашего магазина полно переодетых сотрудников безопасности. Я не успела дать, тотчас пятеро товарищей притиснулись к нему и повели его и девочку. Дома у меня случилась истерика: «Если бы ты их видел!»
К. Я их не видел. Но и ты их не видела.
ОНА. Как это – не видела?
К. Нельзя видеть то, чего нет.
ОНА. То есть как это – нет?!
К. Есть обычные женщины, которые видят все, что происходит на улице. А есть жена лидера Коминтерна, которая видит только то, что позволяет ей увидеть Его Величество рабочий класс… Враги кричат, что в результате коллективизации СССР охватил жесточайший голод. Враги видят, как похожие на приведения крестьяне приходят на окраины городов и умоляют дать им хлеба. Но Иосиф Виссарионович запретил нам это видеть. Запретил даже говорить об этом. Идет строительство новой страны. Невиданный социальный эксперимент. И нам не нужны эти панические разговоры. Ты читала в газетах хоть строчку о голоде? Читала? Отвечай!
ОНА. Нет.
К. Потому что никакого голода нет! Запомнила? Есть злобные сельские богачи – кулаки, прячущие хлеб от народа. Их расстреливают или ссылают! Есть контрреволюционная агитация наших врагов, за нее дают десять лет. А теперь приготовь мне кофе, Айно, жена Отто, исправившего ей зрение.
ОНА. Я слушала твои поучения и видела, как тебе больно менять кожу. А менять ее приходилось каждый день. Самое страшное, Отто, что ты был прав: деревня умирала покорно. Миллионы умерли, а страна пела и славила сталинскую коллективизацию.
ОНА. Бухарин перестал у нас бывать. Ты перестал его звать?
К. Хочешь ебаться – найди другого, побезопаснее!
ОНА. Что с тобой, Отто?..
К. Он похож на зараженного чумой, который, уходя на тот свет, жаждет заразить здоровых.
ОНА. И уже вскоре я узнала, что ты произнес одну из самых беспощадных речей против Бухарина.
К. Бедный Бухарин не понял, с кем он посмел воевать. Я понимаю. И потому я, никого и ничего в жизни не страшась, Усатого боюсь смертельно!
ОНА. В это время мы переехали. Сталин велел построить на набережной Москвы-реки этот «Дом на набережной», собрав в нем всю верхушку партии, армии и правительства. Только самые близкие сподвижники остались в обезлюдевшем Кремле… Дом-махина в двадцать пять подъездов – какого-то безысходно серого цвета. Из моих окон был виден Кремль, из гостиной – храм Христа Спасителя, из спальни – одна из древнейших церквей Москвы, будто захваченная в плен нашим домом и превращенная в склад. Я сказала: «Недоброе место».
К. Ты всегда была немного ведьма. Девяносто пять процентов вельможных обитателей дома лягут с пулей или сгниют в лагерях. Но тогда я был в восторге. Умей наслаждаться новой квартирой! Погляди на потолок.
