К. Непременно, товарищ Сталин.
СТАЛИН. Когда?
К. Думаю, к восьмидесятому году.
СТАЛИН. Нам с тобой не дожить. Но мы, как Моисей, много сделали для того, чтобы наш народ пришел в землю Обетованную. А ну-ка, нашу боевую. (Поет.) «Наш паровоз, вперед лети».
К. (подхватывает). «В Коммуне остановка. Иного нет у нас пути».
СТАЛИН. «В руках у нас винтовка». Пах! Пах!
К. Сказали, ты прелестно выглядишь. Я тосковал.
ОНА. Знаешь, я тоже. Я остановилась в «Метрополе». От одиночества ночевала у своей подруги-финки в общежитии Коминтерна. Там арестовывали каждый день. Обычно все происходило в три часа ночи. Не спали до трех – ждали. Ровно в три свет автомобильных фар пронзал темноту.
Она и подруга стоят, обнявшись, у окна. Их освещают автомобильные фары.
ПОДРУГА. Началось.
Молча стоят. Свет фар движется по стене и исчезает.
ПОДРУГА. Слава богу! Остановились у третьего подъезда.
ОНА (в сторону). Мы стояли, как распятые, у стены. Потом по нам снова двигался свет – значит, забрали кого– то, уезжали.
ПОДРУГА. Теперь до следующего вечера. У меня живот свело от страха. Боже мой! Узнаем ли мы когда-нибудь, за что нас хотят арестовать? Мы честные люди. Мы коммунисты. За что! За что?!
ОНА. Анекдот про кролика слышала? «Кролик перебежал от нас в Польшу. Поляки спрашивают: «Отчего ты убежал из СССР?» – «Как – отчего! В СССР арестовывают всех верблюдов». – «Но ты же не верблюд!» – «А там это надо еще доказать».
ПОДРУГА. Я не верблюд! (Хохочет.) Я не верблюд!
Обе кричат: «Я не верблюд!» и истерически хохочут.
ПОДРУГА. Я тоже знаю анекдот: «Живем как в автобусе – половина сидит, остальные трясутся!» (Смеются вместе.) Трясутся! Не верблюды!
ОНА. Боже мой, завтра Новый год! Напьемся шампанского и хоть на это время забудем.
(В сторону.) Вот так я весело жила, дорогой муж, который объелся груш. Но в Новый год я не выдержала.
Новый год. Она и подруга. По радио бьют куранты.
ПОДРУГА. Давай закончим этот год ужасов и пожелаем счастья друг другу!
ОНА. С Новым годом! И если можно – с новым или старым, но счастьем!..
ОНА. В третьем часу новогодней ночи я все-таки позвонила…
К. Алло!
ОНА. Алло, это я.
К. (испуганно). Алло! Говорите громче, я не слышу, я вас не слышу! Перезвоните!
Она бросает трубку.
ОНА. Я себя презирала, но. опять набрала.
Телефон звонит. Но К. не подходит. Он молча слушает звонок.
ОНА. Я поняла, и легла спать.
ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ. Гражданка. Поднимайтесь! Одевайтесь!
У кровати человек в форме НКВД.
ОНА. Отвернитесь.
– Это не обязательно. Где вы прячете оружие?
ОНА. У меня нет оружия.
– Одевайтесь побыстрее! И ничего с собой не берите – это ненадолго.
ОНА. Оказалось, всего лишь на пятнадцать лет. В тот же день арестовали мою подругу. Я встретила ее через двадцать лет на улице. После смерти Сталина ее освободили. Она прижимала к груди поношенную сумку.
ПОДРУГА. Вот как случилось… Все мои родственники расстреляны, только я уцелела и их фотографии. Но, знаешь, Айно… несмотря ни на что, я верю в коммунизм.
ОНА. В тюрьме за пятнадцать месяцев следствия меня допрашивали двадцать четыре следователя. Иногда допрашивали день и ночь!
К. Но при этом тебя не били. Ты сохранила спину, тебе не выбили зубы. И тебя не отправили погибать на урановые рудники. Тебе не приходило в голову, кто все это вымолил?
ОНА. Уверена: ты не сказал за меня ни слова. Это распоряжение Хозяина. Ведь ты был на свободе. Пока! И усердный Ежов уже собирал на тебя материал. От меня добивались двух признаний: о том, кто завербовал в шпионы меня в Японии и тебя – здесь. Мне назначали очную ставку с твоим секретарем, моим несостоявшимся любовником, арестованным Мауно Хеймо.
Следователь, Мауно Хеймо и Она.
СЛЕДОВАТЕЛЬ (ей). Вы знаете этого человека?
ОНА. Да, это секретарь моего мужа, Мауно Хеймо.
СЛЕДОВАТЕЛЬ (Хеймо). Вы знаете эту женщину?
ХЕЙМО. Да, это жена моего начальника.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. На следствии вы показали, что она была завербована японской разведкой.
ХЕЙМО (поспешно). Но я сказал неправду, она ни при чем. Меня сильно, долго били. Она ни при чем.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы что же, хотите взять назад все свои показания?
ХЕЙМО (торопливо). Все, что касается меня, – нет. Я был завербован немецкой разведкой.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Английской!
ХЕЙМО. Простите, конечно, английской.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Спасибо, хотя бы это не отрицаете.
ХЕЙМО. Не отрицаю.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Назовите еще раз имя того, кто завербовал вас и эту женщину.
ХЕЙМО. Меня завербовал Йохан Людвиг Рунеберг. Он завербовал меня в шпионы.
Что же касается ее – я сказал неправду.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Чем занимается указанный вами Рунеберг?
ХЕЙМО. Писал стихи. Пожалуй, это вся его работа.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Где происходили ваши встречи?
ХЕЙМО. В Хельсинки на Эспланаде.
ОНА. Памятник Рунебергу с книгой стихов в руках действительно стоял на Эспланаде…
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Какие-нибудь особые его приметы? Как вы его узнавали?
ХЕЙМО. Он всегда был с книгой в руках. Что же касается этой гражданки – повторяю: я ее оговорил, не выдержал боли.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Боль помогает таким негодяям говорить правду. Уведите арестованного. (Ей.) Пытался ли указанный господин Рунеберг вас вербовать? Были ли у вас с ним какие-то контакты?
ОНА. Могу ответить определенно: не пытался, и отношений с указанным господином не было. (В сторону.) Что они потом сделали с Хеймо, когда узнали о насмешке? Думаю, забили его.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Теперь о другом, гражданка Куусинен. Мы хотели бы вызвать в Москву известного вам товарища Зорге, чтобы он подтвердил вашу невиновность. Но он не едет. Товарищ Сталин лично вызывал его, но без результата. Не могли бы вы написать ему письмецо – мол, у вас все хорошо, вы надеетесь вскоре увидеть его в Москве и так далее. Мы вам напишем, вы перепишете. Это очень помогло бы и нам, и вам.
ОНА. Это бессмысленно. Если он не послушался великого Сталина, он не будет слушаться меня.
