– Нет, ты, наместник, скажи, сколько нам щитов для телег изготовить надо, а не сколько воинов за ними прятать будешь, – не унимался дотошный Лука.
В избе опять стало тихо. Как подсчитать периметр гуляй-города, который должен вместить в себя тысячу восемьсот воинов никто не знал. В школах при церквах, которые посещали некоторые из присутствующих на совещании мужчин, геометрию не преподавали. Степан в своем «Светильнике Севера» с этой наукой также не сталкивался. Все посмотрели на ученого монаха.
Иллиодор когда-то прочитал в библиотеке Свято-Пантелеймонова монастыря «Начала геометрии» Эвклида на древнегреческом языке. Зачем он ее тогда прочитал было не понятно, но сейчас монах поднапрягся и вспомнил два нужных положения теории знаменитого грека: «площадь прямоугольника равна произведению его длинны на ширину» и «периметр прямоугольника равен сумме его сторон». Теперь на основании этих правил надо было определить периметр прямоугольника, в котором планировалось разместить воинов, да еще с конями и телегами.
Это сделать было совсем непросто. Монах достал из своей неизменной холщовой сумки чернильницу с гусиным пером, бумагу и приготовился рисовать и рассуждать вслух, как бы ища поддержки в своих предположениях у остальных:
– Если поставить четыре щита квадратом, то за ними может укрыться четыре конных воина или одна телега с четырьмя пехотинцами».
Он нарисовал квадратик и поставил внутри него четыре точки, после чего продолжил:
– Если расширить огороженное пространство еще на четыре щита, то за ними укроется уже шестнадцать воинов.
К предыдущему квадратику было дорисовано еще четыре черточки и в образовавшееся пространство поставлено еще двенадцать точек – условных воинов.
– Добавление следующих четырех щитов позволит укрыть от татарских стрел уже тридцать шесть воинов, а еще четырех – шестидесяти четырех. Итого для укрытия шестидесяти четырех воинов потребуется шестнадцать щитов.
Окружающие благоговейно смотрели на тайнодействия монаха, рисовавшего квадратики, точки внутри них и ведшего неимоверно сложные арифметически-геометрические расчеты.
Так у Иллиодора счет дошел до восьмидесяти восьми щитов, за которыми могло укрыться немногим более тысячи восьмисот воинов, упомянутых наместником.
Монах хотел записать это число для памяти на бумагу, рядом с черточками и точками, но не смог, поскольку не знал, как это делается. Было это не удивительно, потому, что в те времена числа до девятисот на Руси записывались с помощью букв с особой кривой чертой наверху – титлом. Число один записывалось буквой Азъ с титлом, число два – буквой Въди с титлом, число три – буквой Глаголъ с титлом, и так далее. Десятки обозначалась также буквами с титлами. Например, число десять писалось буквой Iжей с титлом, а одиннадцать – Iжей, рядом Азъ и над ними общее титло. Для обозначения тысячи использовалась буква Азъ, обведенная кружком, но как обозначается число тысяча восемьсот Иллиодор, хоть убей, не помнил, поскольку никогда не делал записи такого большого числа.
Напомним, что первый учебник «Арифметика» Милентия Смотрицкого стал доступен в стране для изучения только сто тридцать лет спустя описываемых событий.
– Да, надо изготовить восемьдесят восемь, а лучше сто щитов для ровного счета, – радостно заявил Хворостинин, не дожидаясь, когда монах сделает запись на своем листке бумаги.
Ответ на такой сложный технический вопрос был его помощниками успешно найден, и князь собирался переходить к организационным вопросам реализации проекта построения передвижной русской деревянной крепости.
Однако воеводу опять остановил дотошный Лука Коренной:
– Постой, наместник. На рисунке в немецкой книге гуляй-город состоит из двух рядов телег с навешанными поверх них защитными щитами. Это же не случайно нарисовано?
Хворостинин принялся в очередной раз рассматривать рисунки в книге. Действительно, на одном, самом подробном рисунке боевые телеги были выстроены двумя концентрическими кругами. Степан прочитал пояснения к этому рисунку и сказал, что такое построение производится в том случае, когда опасаются, что первое кольцо обороны будет прорвано сильными отрядами противника. Татарские войска, несомненно, были сильным противником.
– Хорошо, – не стал спорить с дотошным плотником воевода. – Будем делать в два раза больше – двести щитов.
Лука мог бы гордиться тем, что своей дотошностью спас жизнь многих тысяч русских воинов, которые, помимо полка Хворостинина, вскоре смогли укрыться за развернутыми в один ряд телегами с навесными щитами, построенного им, и другими плотниками гуляй-города. Сделал это Лука потому, что просто старался хорошо выполнить работу, которую от него ждали Хворостинин, Афанасьич, Гордей, товарищи по плотницкой артели, та же малолетняя дочка кузнеца – Настя.
– В какой срок, воевода, надо построить гуляй-город? – снова взял деловой разговор в свои руки Никита Рябой.
– Татары обычно появляются, когда в степи трава зазеленеет, то есть в начале мая, – ответил ему воевода. – Что вам для работы от меня надо?
– Дубы разрешить валить в казенном лесу, а то заготовленных нами брусов и досок будет недостаточно для двух сотен щитов, – стал перечислять Афанасьич. – Цепи, чтобы щиты между собой скреплять. Гордею железа надо, чтобы он нам разных крепежных деталей изготовить мог. Телег две сотни, чтоб было к чему щиты крепить.
А что с оплатой работы, воевода? А то нам чем-то детей кормить надо, да недоимки платить.
– Я вам спишу все недоимки, да еще заплачу по двугривенному за каждый щит, – ответил, подготовившийся к этому разговору Хворостинин. – Вот, уже привез задаток.
Хворостинин кивнул Степану и тот положил на стол увесистый мешок с серебром, которое наменял ему Йосиф.
Плотники довольно загудели, поскольку это был хороший заработок. Правда, работа тоже предстояла не простая, да и спешная.
После решения вопроса с оплатой, плотники стали обсуждать с Гордеем, что и как он для них выкует. Деловые разговоры затянулись до позднего вечера.
По окончанию переговоров Гордей достал из подпола деревянную ендову с хмельным медом. Ее содержимого как раз хватило, чтобы налить по большой деревянной кружке каждому взрослому мужчине.
Слово взял Афанасьич. Старшой артели плотников почувствовал, что Дмитрий Иванович печется душой о том, как уберечь русский народ от врагов, что он свой, пусть, и облечен большой властью. Такую сложную мысль выразить словами он не мог и поэтому сказал по-простому:
– Ты, Дмитрий Иванович, веди нас, куда надо и в мирной жизни, и в бою. А мы не подведем, поскольку ты страх Божий в душе имеешь, а потому наш – русский. Дай Бог тебе здоровья!
Плотники выпили за здоровье наместника, а потом затянули грустную застольную песню про судьбу добра молодца:
Погуляй-ка, добрый молодецъ,
Покуль воля тебѣ есть!
– Ужъ я радъ бы погуляти, —
Товарища со мной нѣтъ!
Ужъ какъ есть одинъ товарищъ —
Вороненекъ добрый конь;
А второй-то мой товарищъ —
Зелененекъ тугой лукъ;
Какъ бы третій мой товарищъ —
Есть каленая стрѣла.
Каленую эту стрѣлочку,
Въ чисто поле отпущу.
Полетай-ка, моя стрѣлочка,
Въ чисто поле далеко,
Въ чисто поле, моя стрѣлочка,
Въ бѣлъ полотняный шатеръ.
Какъ въ этомъ-то во шатрочкѣ,
Сѣрый потничекъ лежитъ;
Что на томъ ли да на потничкѣ
Добрый молодецъ лежитъ;
После этой песни запели еще одну. Она была про несчастную любовь и разбередила всем душу.
