Некоторое время путники ехали молча. Лежавший еще на лесной дороге снег скрипел под полозьями саней. Петр размышлял над сказанным монахом. Вдали показались золотые купола смоленских храмов.
Петр опять спросил монаха:
– А если мы будем любить и хранить верность Господу, поклоняться Святой Троице, любить ближних, быть готовым отдать за них жизнь, то мы победим татар, которые на нас идти собрались?
– Обязательно победим, – с уверенностью ответил ему Иллиодор. – Ведь сказано в послании к Римлянам, что «если Бог за нас, то кто против нас?».
Удовлетворенный этим исчерпывающим ответом юноша подстегнул вожжами своего Серка и тот шибче побежал к Смоленску.
Монах перестал кутаться в епанчу, хотя вроде бы вокруг и не потеплело.
«Лихие» люди
А. Олеарий. Крестьяне. 1656 год
Хворостинин решил купить почтовых голубей у Петра по двум соображениям. Во-первых, действительно, стоило оснастить ими сторожевые разъезды, которые требовалось вскоре выслать в Дикое поле наблюдать за передвижением татарских отрядов. Во-вторых, покупка голубей была поводом поехать к Евфросинии и побыть с ней и ее дочкой вне служебной обстановки.
Причиной последнего желания был происшедший неделю назад случай. Евфросиния вечером распорядилась приготовить усталому воеводе перекусить после его поездки в Вязьму. Сама поставила на стол блюда, кувшин мальвазии и осталась прислуживать.
После второй чаши воевода предложил ей самой попробовать заморского вина. Второго кубка не было, и князь протянул ей свой. Ключница приняла из его рук кубок и выпила до дна сладкий хмельной напиток. При этом она, не отрываясь, смотрела Дмитрию Ивановичу в глаза. Князь протянул ей горсть изюма закусить мальвазию, и молодая женщина стала собирать его своими нежными губами прямо с ладони. Дмитрий Иванович не выдержал, крепко обнял Евфросинию и поцеловал в губы. Она ответила ему страстно и трепетно.
Все закончилось тем, что они оказались в опочивальне князя и познали друг друга как мужчина и женщина. Евфросиния не стала разлеживаться на постели князя после случившейся близости, а торопливо оделась и ушла прочь. Хворостинин, не имея сил подняться после любовных утех, уснул.
На следующий день пара сделала вид, что ничего не случилось, но дотошные слуги заметили, что между князем и ключницей установились какие-то особые отношения, которые проявлялись в нежных взглядах, желании прикоснуться друг к другу, остаться хоть ненадолго наедине. В наместнических же палатах оставаться наедине никак не выходило.
Собираясь в гости к Евфросинии, воевода не вспоминал уже про обет безбрачия, данный опричному ордену. Зато его беспокоила необходимость исповедоваться священнику в церкви в грехе блуда. Духовник, наверняка, заставит его идти под венец с Евфросинией. Сам Хворостинин был не прочь женитьбы, но что скажут его младшие братья – Андрей, Петр и Федор? Наверняка, будут недовольны тем, что он женился на простолюдинке.
– Долго избегать исповеди нельзя, но постоянно мешают какие-то внешние обстоятельства, – подумал князь. – Вот сегодня буду поститься, а завтра пойду в храм на исповедь.
Хворостинин вернулся к себе в палату после осмотра привезенного Йосифом снаряжения, и долго обсуждал с Потемкиным и еще несколькими «лучшими» людьми то, как по сошествию снега организовать чистку рва и починку деревянных стен города, откуда взять на это деньги.
По завершению совещания воевода собрался пойти пешком к ключнице. Степан хотел пойти вместе с ним, поскольку уже темнело, но князь велел ему остаться, согласившись только взять с собой, для безопасности, подаренные царем немецкие пистолеты. Слуга специально зарядил их и проверил работу спусковых механизмов.
Когда Дмитрий Иванович пришел к Поляковым, вся их семья была в сборе. Арина пристраивала котел с водой на небольшом железном тагане прямо среди горящих в камине полений. Евфросиния с Авдотьей сидели рядом на войлочном ковре и кормили сидевших в клетках голубей.
Авдотья обрадовалось Дмитрию Ивановичу, которого она, по-взрослому, звала наместником, позвала садиться рядом и стала рассказывать, как правильно кормить голубей, почему им надо давать пшено, но не надо давать ржаное зерно и прочие премудрости, которым ее недавно научил Петр.
Хворостинин присел на ковер и стал кормить птиц вместе с Авдотьей. Девочка, лишенная отцовской заботы, примостилась у него под рукой и прижалась к телу, совсем как ее мать, которую он вез после бегства Паисия на аргамаке из этого дома в свои палаты.
– А как люди будут узнавать вести, которые им принесут наши голуби? – спросила девочка князя.
– Одни люди будут писать записки, привязывать их к лапке голубя, а другие люди, получив эти записки, прочтут их. Ты умеешь читать Авдотья? – спросил Хворостинин.
Услышав в ответ, что та грамоты не знает, он стал учить ее буквам и тому, как они складываются в слоги и слова, как из слов образуются предложения. Одновременно он писал гусиным пером буквы на обороте какой-то бумаги на польском языке, оставленной в книжном шкафу предыдущим хозяином.
– Вот буква – «Боги», вот – «Ом», вот – «Глаголи», а вот «Ярь» – разъяснял девочке Хворостинин. – А если сложить эти буквы вместе и прочитать, то будет «Богъ».
Авдотья громко повторяла то, что произносил князь. Мать тихонечко повторяла за ней вслед, поскольку тоже не ведала грамоты.
Хворостинин рассказал про все буквы алфавита и показал, как их писать. Авдотья тщательно выписывала пером на бумаге сложные буквы кириллицы вслед за ним. Букв в алфавите было целых сорок шесть.
Научить девочку писать было много сложнее, чем научить читать. Дмитрий Иванович никак не мог объяснить, почему слово «Ангел» пишется редуцированно, как «Агл», без «Н» и «Е», которые явственно звучали в устной речи.
Учительским трудом князь раньше никогда не занимался, да и первую азбуку Иван Федоров во Львове еще до конца не отпечатал. К тому же, от неудобного сидения на ковре, у него затекли ноги и заболела спина.
Хворостинин поднялся с ковра на ноги, чтобы размяться и тут Евфросиния неожиданно спросила его:
– Дмитрий Иванович, а как правильно написать фразу «Господи, храни нас и любовь нашу»?
– Господъ хранити ны те любы ны, – ответил не задумываюсь князь, присел опять на ковер и написал на еще свободном пространстве листа эту фразу.
Евфросиния негромко повторила: «Господъ хранити ны те любы ны».
Арина, закончившая хлопотать у огня, позвала всех к столу, на котором уже возвышалась на большой глиняной тарелке, доставшейся в наследство от Паисия, куча пышных оладий, стояла миска со сметаной, кружки и кувшин с отваром из трав.
