Прасковья схватила со стола маленький острый кинжал, которым княжна только что отрезала концы ниток от подола сарафана и в два приема отрезала ее длинные русые косы. Потом, бросив отрезанные волосы в угол палаты, служанка схватила из устья печки горсть сажи и вымазала ею лицо Анастасии. Свою серую крестьянскую понёву Ефросинья накинула на плечи молодой девушки. Та сразу из красавицы княжны превратилась в невзрачную сельскую отроковицу.
– Княжна, татары убьют тебя, если узнают, что ты из семьи Хворостининых, – пояснила она свои действия. – Твой отец и братья столько их соплеменников побили, что басурмане даже не захотят выкуп за тебя просить. Скажись, что ты простая крестьянка, а зовут тебя Прасковья.
Только служанка успела это промолвить, как в светлицу ворвалось два разъяренных татарина. Один из них, молодой, сразу набросился на стоявшую в одной рубашке служанку и попытался силой овладеть ею. Другой, постарше, не обратив внимания на дурнушку-отроковицу, сначала засунул в карман полосатого халата лежащие на столе серебряные монисто и зеркало, а затем полез в стоявший в светлице сундук и стал рыться в лежащих там женских одеждах.
Молодой татарин, от которого сильно пахло потом и кислым кобыльим молоком, крепко схватил левой рукой Прасковью за талию, правой спустил штаны, задрал ей рубашку и уже закрыл глаза в предвкушении наслаждения горячим женским телом, когда служанка выхватила из-за спины кинжал, который все это время сжимала в руке, и воткнула его по ручку в глаз нападавшего. Насильник закричал, отпустил Прасковью, вытащил нож из глазницы, но тут же упал на пол, истекая кровью.
Пожилой татарин, услышав крик соплеменника, выглянул из сундука, занес саблю, которую не выпускал из руки, пока рылся в женских одеждах, подбежал к служанке и ударил ее острием клинка прямо в грудь, которая выглядывала наружу из разорванной молодым насильником рубашки. Прасковья охнула и медленно опустилась на пол.
Анастасия обмерла от страха. Она поняла, что следующим ударом старый татарин заколет ее.
Однако тут в дверном проеме показался конюх Игнат. Он с размаха кинул свой плотницкий топор в стоявшего к нему спиной старого татарина. Топор всем лезвием погрузился в спину грабителя, тот тоже охнул и упал мешком поверх тела бездыханной Прасковьи.
Игнат ступил навстречу Анастасии, но тут же рухнул, пронзенный двумя стрелами, которые пустили ему в спину гнавшиеся за ним по лестнице татары.
Вбежавшие вслед за конюхом кочевники решили, что это именно он убил их товарищей, схватили онемевшую от ужаса Анастасию и потащили ее вниз, на двор. Там девушку связали и посадили в большую, плетенную из ивовых прутьев корзину. Это была одна из двух корзин, притороченных к седлу вьючного татарского коня. Во второй корзине уже находился десятилетний сын конюха – Ваня, который только пару часов назад учил княжну ездить верхом на лошади.
Сквозь прутья крышки корзины молодая княжна увидела, как полыхают постройки их поместья, подожжённые татарами. Она слышала, как голосят насилуемые кочевниками служанки, как отрубают головы их мужьям, которые пытались защитить жен от насилия.
Татары считали во время набегов детей самой лучшей добычей. Мальчиков они продавали в Кафе туркам, которые воспитывали их потом в специальных монастырях: учили своем языку, обращали в ислам, до изнеможения заставляли заниматься военными упражнениями. Из этих, лишенных рода и племени, забывших свою веру и свой язык мальчиков выходили самые преданные воины султана – янычары. Тех, кто не годился для военной службы, использовали для любовных утех.
Красивых девочек-пленниц продавали в гаремы. Дурнушек использовали в качестве служанок и нянь. Искусных в каком-либо мастерстве девочек заставляли до изнеможения работать на хозяев.
Взрослых пленников с Руси ценили меньше детей, поскольку они старались бежать и вернуться на родину – «были скоры на ноги». Похитители даже специально обманывали работорговцев, выдавая русских пленников за поляков или литовцев, которые были менее свободолюбивы и не так сильно склонны к побегам.
В трагических условиях, когда многие близкие люди погибли, а привычная жизнь внезапно закончилась, Анастасия не тронулась умом только потому, что вспомнила молитву, которой ее научил отец. Сидя скорченная в плетеной корзине, она взялась двумя руками за маленький медный крестик, висевший у нее на шее и стала про себя читать: «Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятелище сирых и странных предстaтельнице, скорбящих рaдосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко стрaнна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя предстaтельницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомaти, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь».
Анастасия трижды прочла эту молитву, и ей стало немного легче. Княжна поплакала и от нервного перенапряжения уснула, скорчившись в своей ивовой тюрьме на паневе Прасковьи.
Проснулась она, когда взявший ее в плен отряд кочевников остановился на привал. Татары извлекли Анастасию из корзины и дали возможность попить воды из небольшого ручейка, пробегавшего рядом с местом их стоянки на опушке леса. Старый толстый татарин в кольчуге, надетой поверх полосатого шелкового халата и в железном островерхом шлеме, который командовал отрядом, протянул девушке кусок лепешки, которую его подчиненные недавно украли в поместье у Хворостининых. Татары звали своего командира мурзой Хаджи. Хаджи спросил знаками, как ее зовут, и княжна ответила, что Прасковья.
Анастасия, также знаками, спросила у своих охранников разрешения походить, чтобы размять затекшие ноги. Когда ей разрешили, она подошла к лошади, на которой ее везли, и открыла крышку второй корзины, желая проведать сидевшего там Ваню.
Заглянув в корзину, княжна заметила, что белобрысый мальчишка, который смеялся всего несколько часов тому назад над тем, как она неловко садилась на коня, неестественным образом скорчился в своей ивовой тюрьме. Сердце мальчика не выдержало того, что с ним произошло и разорвалось.
Увидев это, отроковица закричала от ужаса; лепешка, которой она хотела поделиться с Ваней, выпала из рук, ее стошнило.
Подбежали татары, увидели, что их молодой пленник умер, и позвали Хаджи. Тот стал ругать воинов, за то, что они недосмотрели и потеряли дорогой живой товар. Воины молча выслушали упреки начальника, а когда тот замолчал, извлекли тело мальчика из корзины, оттащили к ручью и бросили в воду.
Мурза Хаджи приказал, чтобы молодую русскую пленницу везли уже не в корзине, а верхом на коне, но для верности со связанными кожаным ремнем руками. Отряд татар быстро собрался и поехал дальше.
Отъехав пару сотен шагов, княжна оглянулась в седле: белая рубашка Вани еще виднелась среди темных струй лесного ручья. На глазах у княжны выступили слезы, и она с трудом удержалась, чтобы не заплакать в голос.
Так, верхом на коне, Анастасия и проехала тысячу верст, которые отделяли Москву от Крымского ханства.
Вот как этот путь описывает один из ее современников в дошедшей до нас повести: «Бысть же сие путное шествие печално и унылниво, бяше бо пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ничтоже: ни града, ни села; аще бо и быша древле грады красны и нарочиты зело видением места, точью пусто же все и не населено; нигде бо видети человека, точию пустыни велиа, и зверей множество: козы, лоси, волцы, лисицы, выдры, медведи, бобры, птицы орлы, гуси, лебеди, жарави, и прочая; и бяше все пустыни великиа».
