Там, на севере Московского царства он сейчас закладывал новую столицу. Под Новгородом для него уже строился новый дворец, окруженный высоким деревянным частоколом с башнями. Царь рассчитывал, что из новой столицы он сможет управлять северной частью страны, если южная окажется захвачена Османской империей.
Однако захват юга царства турками и татарами было самым плохим вариантом развития событий и думать о нем царь не желал. Это было унизительно для него.
Иван Василевич чувствовал, что внутри русского народа происходят глубинные перемены и он поддерживает его политическую линию, но внешние обстоятельства для сохранения права на самостоятельное развитие русского народа были крайне неблагоприятны. Расчет на помощь божью оставался, но реальных шансов остановить бесчисленные орды кочевников практически не было. Надо было готовиться к самому неблагоприятному исход событий в царстве.
Воротынский после отъезда царя продолжил совещание с воеводами.
В шатре перед командирами полков стоял хмурый мужчина за пятьдесят, высокий, грузный, полный внутренней физической и духовной мощи; лицо его было волевым, словно вырезанным из одного куска мореного дуба, большую часть его занимали борода и усы, среди которых светились умные, немного грустные, карие глаза. В мыслях, речах и движениях Михаил Иванович был нетороплив и обстоятелен.
Первому главнокомандующий дал задание Хворостинину:
– Тебе, Дмитрий Иванович, царь повелел идти к Калуге и принять там удар татарских войск. Задери врага и подводи его потом к Серпухову, возле которого я с Большим полком стоять буду. Сюда же полки Правой и Левой руки подойдут на помощь. А если татары на них первыми нападут, то они тоже будут отходить и завлекать вражескую конницу к Серпухову.
Воротынский стал давать подробные указания, как тактически вести себя Шереметьеву и Репнину. Потом очередь дошла до Шуйского.
Когда совещание подходило к концу, Хворостинин не выдержал и спросил у Воротынского:
– А что мне с гуляй-городом делать-то? Когда еще пушки подвезут!
– Присылай свой гуляй-город через месяц к Серпухову. Назначь старшим над своими людьми кого потолковее. Когда царь пришлет мне пушки с нарядом, то я большую их часть в гуляй-город отдам. Твоим людям надо будет научиться взаимодействовать с пушкарями князя Коркодинова. Кого назначить в коменданты гуляй-города хочешь?
– Да стрелецкого голову Огнева, – назвал кандидата Хворостинин, хотя еще не получил из Стрелецкого приказа подтверждения о присвоении Роману Игнатьевичу запрошенного звания.
Князь Воротынский задумался, повел сложенными в трубочку губами слева направо и обратно, смешно топорща при этом усы, походил вокруг раскладного походного стола, за которым все стояли, и дал Хворостинину еще одно задание:
– Знаю, недалеко от Серпухова, между реками Лопасня и Пахра есть деревня Молоди. Возле нее стоит высокий холм с плоской вершиной – он виден с дороги, что на Серпухов ведет. Вот на этом холме хорошо было бы установить твою деревянную крепость. Скажи своему Огневу, чтобы он примерился к этому месту и все окрестности кругом проведал.
– Так, воеводы, – обратился Воротынский уже ко всем своим подчиненным, – через месяц всем с людьми быть на местах назначения. Степь к тому времени уже зазеленеет, и татары могут на нас нагрянуть. Взять с собой нужное снаряжение и запас продовольствия на три месяца. А сейчас дьяки вам раздадут по полкам жалование, что царь привез.
По окончанию совещания Хворостинин вышел из палатки и увидел необычную сцену. Возле большого медного котла с водой, в котором один из его стрельцов отмывал от грязи царскую епанчу, стоял тот самый оплошавший царский охранник и просил дать ему умыться и почистить от грязи свой белый атласный кафтан. Стрелец, явно издеваясь над молодым рындой, не допускал его к воде, ссылаясь на то, что царскую епанчу в полковом кухонном котле мыть можно, а кафтан простого рынды никак нельзя.
Оконфузившийся молодой рында оказался тем самым вяземским дворянином, за которого хлопотал Малюта Скуратов – Борисом Годуновым. Хворостинин отругал своего стрельца за наглость и приказал пустить Годунова к котлу умыться и почистить кафтан.
Разговорившись с рындой, воевода выяснил, что у него совсем нет опыта участия в боевых действиях. Тогда, учитывая просьбу Скуратова, он решил не отзывать Годунова в свой полк, а оставить в царской охране. Хворостинин сказал юноше о том, что свободных командных мест в полку нет, а простым ратником он его брать не хочет.
Годунов был рад тому, что биться с татарами ему не придется, а в еще большей степени тому, что Хворостинин помог ему привести себя в порядок после конфуза на смотровом поле и обещал век об этом помнить.
Дмитрий Иванович посмеялся, пожелал молодому рынде без приключений добраться до Москвы, махнул рукой и поскакал вслед за своим полком в направлении Смоленска. У его седла был приторочен большой мешок с серебром, которое надо было раздать служилые воинам. Волею случая, это был тот самый мешок, который уронил в грязь Годунов. Надо отдать должное рынде, все монеты с поля он собрал, а что оттереть от грязи не смог была не его вина – не представилось возможности, так как спешил вернуться в царскую свиту.
По дороге воевода вспоминал, что еще не успел сделать из задуманного: «Юрген фон Фаренсбах пока не приехал со своими рейтерами. Будем надеяться, что к началу сражения подъедет. Уехавший с ним Степан не даст себя обмануть.
У его заместителя князя Хованского будет много людей на конях, вооружённых пищалями с короткими стволами – карабинами. Надо будет их тоже научить в Калуге тактике ведения боя, что применяют немецкие рейтары.
Еще надо дать почтовых голубей станичникам, что в дозор будут ходить в Дикое поле от Смоленска, чтобы те заранее дали знать горожанам о приближении врага. С собой надо взять почтовых голубей также в Калугу, на место дежурства.
Следует организовать в Смоленске торжественный молебен по случаю ухода ополчения на охрану рубежей страны».
Список срочных дел был велик.
Через три недели после смотра под Коломной Хворостинин собрал всех своих воинов на площади перед Успенским собором. На специально сооруженный по этому поводу деревянный помост поднялся епископ Сильвестр. Рядом с ним встал Иллиодор, который уже был возведен в сан священника. Иллиодор вместе с громадным дьяком, служившим в соборе, стояли рядом с епископом на помосте и держали на руках икону Смоленской Богоматери.
Сильвестр громогласным голосом стал читать молитву, совершаемую во время бедствий и нападения врагов:
– Скоро предвари, прежде даже не поработимся врагом, хулящим Тя и претящим нам, Христе Боже наш: погуби Крестом Твоим борющим нас, да уразумеют, како может православная вера, молитвами Богородицы, едине Человеколюбче.
Во время чтения этой молитвы все воины и пришедшие на площадь посадские встали на колени, склонили головы и крестились, когда произносилось имя Божье.
