Юрий, вышедший на поле вместе со своими стрельцами, заметил, что среди павших всадников много опричников. Они были без защитных доспехов и первыми становились жертвами татарских лучников.
Другая группа стрельцов должна была очистить от трупов неприятеля подходы к холму, чтобы по ним, как по помосту, нельзя было проехать поверх частокола и забраться на холм, на котором стоял гуляй-город.
Павших кочевников стрельцы оттаскивали за пару сотен шагов прочь от холма и сваливали в кучу. Эта куча трупов татар через несколько часов усилий стрельцов стала приближаться по вышине к холму, на котором стоял гуляй-город.
Татары своих соплеменников хоронить не собирались, хотя, по обычаю, умерших до полудня мусульман следовало предать земле до конца дня. Но никто из немногих оставшихся в живых татар трупы своих погибших соплеменников не омывал, не закрывал им лица зелеными платками с вышитыми на них изречениями из Корана, не читал над ними молитв. Девлет-Гирей никогда не занимался захоронением своих павших воинов и не брал с собой необходимых для этого имамов. Он не любил лишних затруднений в походах и предоставлял погибшим нукерам самостоятельно искать путь в рай. Все остальные татарские мурзы следовали примеру своего начальника.
Вместе с русской «похоронной» командой по полю ходила команда «трофейная». Ее составили из ополченцев-пехотинцев. Они снимали с побитых татарских офицеров доспехи, подбирали сабли, луки, стрелы и пушечные ядра. Как правильно подумал Петр у себя возле дома, стрельба во время боя велась столь интенсивно и долго, что запасы метательных снарядов стремительно уменьшились.
Находившийся неподалеку от Юрия мужик-ополченец, которого звали Илья, потянулся за лежавшим на земле пушечным ядром, поднял его и засунул в висевшую на плече кожаную сумку. Сумка была уже доверху набита ядрами, и ополченец собрался нести их в лагерь, как увидел черный с золотой насечкой доспех на каком-то знатном татарине.
Илья вытащил мертвого вельможу из-под тела другого татарин, и стал снимать с него доспех. Доспех был дорогой и мог стоить столько, сколько стоило целое село. На беду, посреди доспеха была огромная вмятина от пушечного ядра, из-за которой левая передняя металлическая пластина вздыбилась наружу и больше не защищала часть груди, как раз в районе сердца.
– Возьми доспех себе, – предложил десятник Илье. – Пройдешь обухом топора по железу на груди, выправишь, загнешь отошедший край и будет у тебя крепкая защита от татарских стрел. Вон, смотрю, у тебя вся броня – это старый армяк.
– Жалко – попорчу красивую вещь, – ответил Илья. – Я этот доспех попрошу потом Гордея подправить. Он кузнец и у него подходящие инструменты для такой работы есть.
– Как знаешь, Илья, но я бы поберегся в бою, – предупредил его Нечаев. – Это сегодня ты со своим полком за стенами гуляй-города мог укрыться. А завтра тебя могут поставить в шеренгу рядом с нашей крепостью от татарской конницы рогатинами отбиваться.
Илья ничего не ответил. Он закончил разоблачать вельможу-татарина, взвалил его помятый ядром доспех на себя, напялил на свою голову валявшийся поблизости остроконечный шлем татарина, накинул ремень от сумки с ядрами на плечо и пошел в сторону лагеря, сгибаясь под тяжестью трофеев.
Нечаев, хоть грамоты не знал и книг не читал, но был от природы склонен к размышлениям и старался из этих размышлений извлечь какую-то практическую пользу. Эта черта характера досталась ему от отца, который всегда старался упорядочить в голове все происходящие вокруг него события и не заблудиться в окружающем его мире. Отец был еще жив и когда Юрий уходил в поход, то оставил на его попечении жену Пелагею, сына Ивана и дочь Марфу.
«Как там мои дома? – подумал десятский. – Волнуются за меня, небось? А что тут волноваться? Мы этих нехристей тут перебьем скоро, и я домой вернусь. Еще и звание сотника в бою добуду. Надо мне будет какого-нибудь знатного татарина подстрелить, когда на нас очередная атака пойдет. Да так, чтобы доспех сберечь. Продам его и будет в доме лишний прибыток».
На следующий день, а это было 29 июля, возможности проявить себя в стрельбе у Нечаева не представилось. Татарские отряды подходили, устраивались лагерем верстах в четырех от деревни Молоди, «травились» с русскими, то есть пускали навесом стрелы, но в рукопашный бой не вступали.
Воспользовавшись передышкой, русские ставили, слева и справа от холма, на котором стоял гуляй-город, плетенные из ивы корзины без дна и насыпали в них землю. Иву ополченцы рубили саблями тут же, на берегу протекавшей невдалеке речки Рожайки. В результате этой работы к концу дня удалось построить туры – простейшие фортификационные сооружения, предназначавшиеся для укрытия пехоты от стрел противника.
Юрий вечером встал в боевое охранение и там встретил, как нами уже упоминалось, немецких рейтар и привезенный Петром обоз с продуктами. Продукты оказались совсем не лишними, поскольку большинство полков, бросившись вслед за кочевниками, оставили обозы, а у воинов с собой был только трехдневный «сухой паек» – толокно, сухари, да немного соленого мяса или сушеной рыбы.
Помимо немцев, в этот день к крепости на холме подтянулись и небольшие конные отряды, оставившие уже бесполезные укрепленные позиции вдоль левого берега Оки. Прискакали также донские и запорожские казаки, прикрывавшие отдаленные участки обороны по берегам рек. Народу было много, места в гуляй-городе для всех не хватало, и именно поэтому поставили туры.
Пехотинцев-ополченцев выстроили по правому флангу обороны, придав им для усиления часть детей боярских на конях. Немецких рейтар поставили на левом фланге. Казаков и часть детей боярских, сражавшихся верхом, отвели в тыл, под прикрытие дубовой рощи.
Воротынский назначил комендантом гуляй-города Хворостинина и тот готовился с приданными ему воинскими силами, пушечным нарядом и обслугой к новым атакам татар.
Девлет-Гирей узнав, что весь посланный им арьергард полег, а командовавшие им сыновья исчезли, отказался от намерения идти на Москву. Он опасался оставлять у себя в тылу большое русское войско.
Хан послал к русскому укрепленному лагерю конницу Теребердей-мурзы и несколько тысяч татарских всадников под командованием своего свата мурзы Дивея. Сам же он отправился верхом к Энвер-паше, который стоял еще с обозом на правой стороне Оки и ждал, когда подтянутся все его пехотинцы.
Энвер-паша не стал принимать решение без Ибрагим-бея, который отъехал узнать, почему так медленно движется осадная артиллерия и охраняющие ее полки янычар. Из-за несогласования действий турок и татар с ногайцами был потерян целый день.
Поздно вечером Девлет-Гирей прибыл в лагерь, разбитый его воинами на дороге недалеко от Молодей. Хан сразу же созвал в своем шатре Малый Диван. На совещании было принято решение попытаться взять русский лагерь штурмом.
Как писал потом один русский летописец: «Дивей-мурза с нагаи сказався царь похвально и рек: «Яз обоз руской возьму; и как ужаснутца и здрогнут, и мы их побием…».
Утром 30 июля татары и ногайцы начали штурм гуляй-города. Отряды кочевников стремительно подъехали к русским позициям и издалека стали засыпать защитников деревянной крепости ливнем стрел, пытаясь нанести им, таким образом, как можно больший урон.
