– Выйду, милый, обязательно выйду за тебя замуж, – ответила радостно ведунья. – Только какое сейчас венчание посреди этого моря горя, страданий и смертей? Вот вернешься завтра победителем из сражения и тогда повенчаемся.
Князь еще что-то хотел сказать, но целительница прикрыла ему рот маленькой ладошкой и ласково, но настойчиво попросила:
– Помолчи сейчас. Вот съешь немного сыра – тебе сил набираться надо перед сражением, – и она протянула ему извлеченный из кармана сарафана кусочек.
Хворостинин поцеловал свою возлюбленную, которая теперь была еще и матерью его сына, взял протянутый сыр, разделил на две части, одну отдал обратно, а другую стал жевать.
От нервного напряжения последних дней есть князю совсем не хотелось, сыр был сухой и очень соленый, но князь жевал его и блаженно улыбался. Пара продолжали стоять возле шатра, обняв друг друга и не обращая внимания на проходивших мимо ратников. Те тоже не обращали внимания на обнимавшуюся пару влюбленных.
В это время неподалёку от шатра, под телегой проснулась Настя. Она потрясла за плечо Авдотью и тихим голосом сказала:
– Мне страшно.
Авдотья встала, достала из телеги взятую матерью из дома икону, освободила ее от тряпицы, в которую та была завернута, поставила на телегу, встала на колени и стала читать молитву:
– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.
Настя встала вслед за Авдотьей на колени перед иконой и повторяла слова молитвы. Потом девочки поцеловали по очереди икону и перекрестились. Авдотья опять завернула икону в тряпицу и убрала ее на старое место. Девочки забрались под телегу, обнялись и мгновенно уснули.
Девлет-Гирей в ночь на 2 августа долго размышлял над тем, какую стратегию ведения военной кампании ему выбрать.
Посоветоваться было не с кем. Дивей-мурза был в плену. Теребердей-мурза погиб. Хаспулат, который хоть и страдал от неумеренного потребления вина, но имел большой боевой опыт, тоже погиб. Энвер-паша уходил от принятия решения, ссылаясь на то, что скоро должен подойти с пушками Ибрагим-бей. Явно было, что высокопоставленный турок пытался переложить ответственность за ход отклонившейся от плана султана военной кампании на татарскую сторону.
Дозор привел какого-то рыжего несуразного русского дворянина, который вез в гуляй-город письмо от московского воеводы. Толмач прочитал в письме, что на помощь осажденным движется большая рать во главе с царем Иваном Васильевичем. Это было похоже на правду, поскольку в гуляй-городе сидело совсем немного военных для большого Московского государства.
Девлет Гирей приказал пытать гонца. Придворный плач отрезал острым кривым ножом у дворянина один за другим пальцы на ногах, а потом на руках. Рыжий русский кричал в голос, но упрямо твердил, что содержания письма он не знает, так как читать не умеет, а письмо ему вручил московский воевода князь Топляков и велел отвезти Воротынскому в гуляй-город. Еще он говорил что-то про Богородицу, но толмач перевести его слова правильно не мог.
Палач отрубил гонцу по частям ноги, потом руки. Он продолжал твердить что-то про Богородицу. Нормальный человек таких мук выдержать не мог. Похоже, что пленник говорил правду, решил хан.
Энвер-паша, видя, как под пытками умер русский гонец и не сознался в каком-либо подвохе, наконец-то разрешил использовать в бою янычар, не дожидаясь подхода артиллерии. Остальная турецкая пехота должна была ждать исхода завтрашнего боя в лагере. Совсем отказать Девлет-Гирею в поддержке он не решился, поскольку хан мог сообщить об этом Селиму II в Стамбул.
Под сенью царского стяга
Стяг Ивана IV, XVI век
Утро 2 августа в русском лагере началось с колокольного звона. Иллиодор бил в привезенный им с собой из Преображенья маленький медный колокол, укрепленный на перекладине, привязанной веревками к двум оглоблям от телеги. Телега эта была поставлена посредине гуляй-города и на ней установили иконы их походного храма. Рядом с телегой укрепили в земле древко царского стяга с изображением Спасителя и архистратига Михаила. Воротынский построил всех находившихся в гуляй-городе ратников в каре вокруг стяга. Иллиодор начал службу.
Священник прочитал краткую молитву православных воинов, читаемую обычно перед битвой:
– Боже крепкий, в руце Своей содержай судьбы человеков! Не помяни грехов моих, и укрепи мя свыше силою Твоею на супротивные нам. Даруй ми бодр ум и сердце бестрепетно, да страха их не убоюся ниже смущуся, но в сени священных хоругвей воинства нашего пребуду верен воинской клятве моей до конца.
Во имя Твое, Господи, гряду, и да будет воля твоя. Пресвятая Богородице, спаси нас!
Святой Архистратиге Михаиле, способствуй нам! Святый Ангел хранителю, не отступи от мене! Вси святые, молите Бога о нас!
Последние три строфы все ратники трижды повторили вслед за отцом Иллиодором, сотворяя при этом крестное знамение.
После молитвы Иллиодор прочитал краткую проповедь.
– Братья мои! Мы стоим под сенью флага, который вручил нам царь и великий князь московский Иван Васильевич, чтобы одержать под ним победу над супротивными. На этом флаге изображен наш Спаситель и архистратиг Михаил. Почему Михаил? Потому что он был верен Богу, когда архангел Денница возгордился и стал подбивать прочих ангелов восстать. Михаил возглавил силы верных Господу Богу ангелов, и они низвергли Денницу с Небес на землю, вместе с его сторонниками. После этого Денница превратился в Сатану, а его сторонники – в демонов.
Ныне архистратиг Михаил вместе со всеми светлыми небесными силами возглавляет наше воинство, и мы под его руководством повергнем возгордившихся своею силою татар, ногайцев и турок. Мы низвергнем их под землю, прямо в ад!
После проповеди Иллиодора Воротынский перекрестился, подошел к стягу, стал на одно колено и поцеловал вышитое золотом изображение архистратига Михаила. Затем он поднялся, вскочил на белого аргамака, которого держал под уздцы стоявший невдалеке Петр и поскакал прочь из гуляй-города к дубраве. Петр залез на своего Сирко и поскакал вслед за главнокомандующим. Стрельцы закрыли за воеводой выход из гуляй-города телегой с прикрепленным к ней щитом.
В это время турецкие имамы тоже хотели организовать общую утреннюю молитву, но Девлет-Гирей не разрешил татарским воинам участвовать в ней, поскольку не одобрял практику полковых дервишей устраивать ритуальные танцы с целью обретения единства верующих с Аллахом. Собственных имамов крымский хан, как уже упоминалось, с собой в поход не брал.
Поэтому, когда турки в стороне от лагеря совершали намаз по своим полкам, татары ждали их на конях, ерзая от нетерпения в седлах.
