Вместе с казаками, во втором эшелоне наступающей колонны Воротынского, шла и опричная конница. Опричников было около четырехсот человек и командовал ими Михаил Черный.
Многие опричники были недовольны его назначением и слушать команды нового начальника не хотели. Особенно негативно к безродному начальнику отнесся, обладавший бешеным честолюбием, уже упоминаемый нами, дворянин Иван Дмитриевич Поливанов. Он был у опричников сотником благодаря протекции брата и в этой военной кампании жаждал прославиться и продвинуться по службе. Поскольку большими воинскими талантами Поливанов не обладал, то решил продвинуться на поле боя с помощью интриг.
Во время наступления Воротынского Михаил Черный повел опричников на небольшой татарский отряд. Тот стал уходить с поля боя в сторону леса и вышел на большую поляну, где в засаде стояла тысяча свежих всадников из состава личной гвардии Девлет-Гирей. Большинство из гвардейцев было облачено в кольчуги и шлемы. Черный дал команду к отступлению, чтобы не рисковать своими воинами, у которых не было защитной брони.
Поливанов, войдя в кураж от предыдущих успешных атак отряда опричников, команды Черного на отступление не послушался и повел свою сотню в атаку на татар. Отборные татарские войска пошли в контратаку и стали окружать со всех сторон сотню Поливанова. Черный с остальным отрядом был вынужден прийти им на помощь. Бой был жестокий, и, несмотря на проявленный героизм, большинство опричников погибло. Погиб и Михаил Черный, зарубленный окружившими его со всех сторон врагами.
Поливанов, между тем, с десятком оставшихся в живых опричников в самый решающий момент схватки бежал с поля боя. Ханская гвардия, потерявшая в этом сражении половину воинов, не стала преследовать беглецов, а отошла к своему лагерю.
В лагерь потянулись и другие татарские отряды. Несмотря на то, что всадники Воротынского и пехота Хворостинина побили огромное число татар и турок, в лагере собралось еще около сорока пяти тысяч вполне боеспособных воинов. Пятнадцать тысяч турецких пехотинцев вообще еще не вступило в сражение.
Воротынский отвел свою уставшую от тяжелого сражения конницу к дубраве за холмом. Хворостинин с пехотой вернулся в гуляй-город. В живых осталось всего пятнадцать тысяч русских ратников. Многие из них были ранены. Русских было в три раза меньше, чем пришедших со стороны Дикого поля захватчиков.
Воротынский вечером собрал всех воевод в своем шатре. Надо было решать, что делать завтра. Огненных припасов оставалось, от силы, еще на один день интенсивного боя, помощи ждать было неоткуда.
Иллиодор в это время продолжал молиться у стоявшего перед гуляй-городом царского стяга с изображением архистратига Михаила и Спасителя. За время молитвенного стояния в период битвы он перебрал уже все молитвы, которые знал на память и на секунду остановился.
Неожиданно в голове его откуда-то появились новые слова молитвы, и он стал произносить их вслух:
– Господи, Ты Судия земли, Ты не любишь неправду, услыши молитву мою недостойную и пошли силу Твою, и пошли помощь Твою там, где встретят меня враги видимые и невидимые, и чтобы стали столпы на месте том, где встретит сила Твоя. Аминь.
По окончанию этой молитвы священник неожиданно почувствовал, будто что-то произошло с духовным пространством вокруг – оно будто бы стало чище и просторнее. Иллиодор встал, даже не отряхнув землю с подола своей рясы, и пошел в шатер – походный храм, в котором шло заседание военного совета. Стража беспрепятственно пропустила его. В заседании совета как раз возникла пауза, поскольку никто из воевод не мог предложить плана дальнейших действий.
Иллиодор воспользовался этой паузой и сразу заявил:
– Супротивные увидели столпы, которыми нас укрепил Спаситель. Посылай, Михаил Иванович, лазутчиков во вражеский лагерь – Девлет-Гирей сейчас уходит из него и движется по направлению к Дикому полю.
Воротынский, которому очень хотелось, чтобы слова священника были правдой, незамедлительно послал двух казаков к татарскому лагерю. Разведчики вернулись через час и доложили, что часть татар, действительно, уже снялась и ушла по направлению к переправе через Оку, а остальные тихо собираются и седлают коней, видимо, чтобы выступить, когда на небосклоне появится месяц. Близко подойти к лагерю и разузнать все поподробнее разведчики не смогли, поскольку повсюду была выставлена сильная охрана.
– Да ты, Иллиодор, стал вещим старцем, – с восхищением сказал не достигшему еще и двадцати пяти лет священнику Хворостинин.
Воротынский велел воеводам дать воинам немного отдохнуть после боя, а рано утром собираться преследовать врага.
В наступление на вражеский лагерь должна была идти тяжелая земская конница, а за ней казаки. Хворостинин с пехотой оставался в гуляй-городе, поскольку были опасения, что татары могли устроить ловушку и неожиданно ударить по пехоте из лагеря.
Расплата
Победители. Современная реконструкция
Между тем, Девлет-Гирей никакой хитрости для русской пехоты не заготовил. Он просто хотел увести живыми остатки своих войск обратно в Крым. Аллах отвернулся от него, и нечего было гневить его дальше. Не веривший в высшие силы хан неумело попросил милости у Всевышнего и взамен поклялся больше никогда не ходить набегом на Русь.
В полной тайне хан собрал своих высших военачальников и объявил им, что немедленно уходит из лагеря с остатками личной гвардии. Трем тысяцким он поручал встать со своими воинами в заслон в часе езды от лагеря, двум другим – в четырех часах езды. Заслонам следовало удерживать русских, сколько можно. Все остальные всадники должны были уйти на рассвете по направлению к Дракино, где на противоположном берегу реки их ждала часть обоза. Ту часть обоза, что была в этом лагере, приказано было бросить, поскольку медленно ехавшие повозки задерживали отступление.
Предложенный ханом Девлет-Гиреем своим военачальникам план действий назывался паническим бегством, но сказать ему об этом в глаза никто из оставшихся в живых мурз не решился. Все главы знатных родов боялись, что хан обвинит их в предательстве и даст команду своей страже тут же, на месте, обезглавить, а то и порезать на кусочки, как того русского гонца.
Энвер-пашу о своем бегстве Девлет-Гирей не предупредил. Он рассчитал, что турецкая пехота с обозом уйти от русской конницы не сможет, а без обоза им не пересечь Дикое поле.
Данную мысль хан сформулировал для себя следующим образом: «Пусть этот высокомерный дурак и дальше действует в соответствии с утвержденным султаном Селимом II планом ведения военной кампании. Он не дал мне использовать в сражении бывшую у него под командованием пехоту – держал в лагере не задействованными пятнадцать тысяч человек, не считая обслуги. Пусть теперь сам выводит их в Кафу. Они погибнут в степи, как погибли три года тому назад те турки, которые шли завоевывать Астрахань. У них тоже был утвержденный султаном план: прокопать канал между Волгой и Доном для проводки по нему судов с тяжелыми осадными орудиями. Тогда канал не прорыли, Астрахань не взяли, и практически все турки остались лежать мертвыми в безводной степи.
