Подъехал Данила. Усталый, весь в саже и запачканный кровью. Это была кровь множества врагов, которых он порубил во время сражения.
– Отец приказал отвезти захваченные в обозе драгоценности князю Воротынскому, – сказал он. – Заодно надо рассказать ему о том, как мы разгромили обоз и сколько вражин побили. Он сам с казаками пойдет рейдом по окрестностям – искать укрывшихся в траве пеших врагов.
Князь Воротынский к этому времени уже разбил лагерь возле Сенькиного брода. Он сидел на перевернутом деревянном ведре в принадлежащем когда-то Шардану шатре и диктовал главному полковому дьяку Давыдову реляцию о победе Ивану Васильевичу. Дьяк сидел на другом перевернутом ведре, а писал на бочке из-под питьевой воды. Вокруг бочки бодро ходил по кругу письменный голова, по-нынешнему – начальник штаба, молодой князь Данила Андреевич Ногтев-Суздальский, который должен был везти реляцию царю в Великий Новгород.
Воевода Большого полка уже устал диктовать, и когда стража доложила, что приехали посыльные от атамана Черкашенина, велел их пустить, чтобы чуть отвлечься.
Данила доложил Воротынскому о разгроме татарско-турецкого обоза и о привезенный казне. Воевода сразу приказал дьяку вписать эпизод разгрома обоза в письмо к царю.
– Ты, я понял, сын атамана Михаила Черкашенина, а кто твой молодой товарищ? – поинтересовался Воротынский у Данилы после того, как тот закончил свой рассказ.
– Я сестра князя Дмитрия Ивановича Хворостинина, – ответила Анастасия. – Мы вдвоем с Данилой сбежали из татарского полона. Сегодня я присматривала за казной, которую взяли во вражеском обозе.
– А есть в той казне вещи, которые можно послать царю в подарок по случаю победы? – спросил, прекративший накручивать версты вокруг бочки князь Ногтев.
– В подарок? – переспросила молодая княжна Хворостинина, – Там есть вышитые золотом одежды для наложниц, женские золотые кольца и браслеты, серьги с изумрудами, немного серебра в слитках. Мы все самое ценное привезли сюда.
Во время рассказа Анастасии Ногтев все косился на три лука, выглядывавших из саадаков, лежавших у ее ног, и на три сабли, торчавшие у Данилы из-за пояса, а потом спросил вкрадчивым голосом:
– Кстати, откуда у вас такое хорошее оружие?
– Оружие принадлежало хану Девлет-Гирею. Мы его завоевали в бою, – не без гордости вставил свое слово Данила.
Начальник штаба сразу отреагировал на это сообщение:
– Михаил Иванович, надо было бы царю ханское оружие передать в качестве трофеев! Вот бы Иван Васильевич обрадовался! Нет ничего позорнее для Девлет-Гирея, как потерять в бою оружие. Наш царь сможет хана этим долго попрекать, требовать каких-либо уступок.
Михаил Иванович задумался. Минут через пять он изрек:
– Как воевода Большого полка я вам приказываю ханское оружие сдать мне для передачи великому князю и царю московскому Ивану Васильевичу, в качестве подарка. Взамен я выдам вам из казны соответствующую сумму денег.
Данила положил перед воеводой на служившую столом бочку два ханских меча, Анастасия – два саадака. Одну саблю и один саадак они оставили себе, сказав, что они к хану никакого отношения не имеют. Воротынский не стал возражать, поскольку отсылать к царю целый арсенал не имело большого смысла.
– Данила, – попросил Иван Михайлович, – сопроводи юную княжну к ее брату. Он заслужил скорейшей встречи с ней. Дорогу вам к нему покажет гонец, которого мне недавно прислал Дмитрий Иванович.
Воротынский велел позвать спавшего неподалеку в кустах Петра.
После этого разговора воевода Большого полка закончил диктовать письмо и послал Ивану Васильевичу гонцов сообщить о победе над татарами.
Князь Ногтев и дьяк Давыдов поскакали с письмом и трофеями прямо в Великий Новгород. Они домчались до царя за четыре дня и сообщили ему о грандиозной победе русского оружия.
В качестве свидетельства этой победы посланцы вручили самодержцу ханское оружие, то самое, которое Воротынский отобрал у Данилы и Анастасии.
Одна сабля была плохо отмыта от татарской крови, а в саадаке не хватало стрелы с позолоченным наконечником. Но на эти мелочи при вручении подарков никто внимания не обратил. Подумали, что крымский хан сам рубил русские головы этой саблей и сам стрелял из этого лука.
Вместе с письмом и оружием Воротынский послал к царю плененного ханского военачальника Дивей-мурзу.
По получению радостной вести о победе, царь объявил по всей стране праздник. В церквах день и ночь, трое суток подряд, били в колокола и пели молебны по случаю того, что басурмане повержены.
Царь решил вернуться в Москву вместе с семьей, митрополитом, двором и казной, чтобы принять поздравления от народа по поводу победы над татарами.
Присланные Хворостининым в Александровскую слободу турецкие султани оказались Ивану Васильевичу весьма кстати. Он велел наградить ими всех тех, кто отличился в битве при Молодях. Представление на награжденных, на основании поданных командирами полков списков, писал Воротынский.
Узнав, что Хворостинин без его ведома послал всю захваченную вражескую казну царю, Воротынский обиделся и в отместку не сообщил ему о необходимости выслать списки на награждение отличившихся. Поэтому в полку смоленского воеводы людей, представленных на награждение, не оказалось.
Полученные от царя золотые были всеми награжденными ратниками пробиты и пришиты на видном месте на одежду: у кого на груди кафтана, у кого на шапке.
После битвы
После битвы
Пока стрельцы и земские ополченцы ловили по окрестным лесам прятавшихся там татар и турок, Хворостинину предстояло решить вопрос, как достойно похоронить погибших русских воинов. Павших было много – более пяти тысяч человек.
Смоленский воевода обратился за советом к отцу Иллиодору. Тот сказал, что по христианскому обычаю павших надо хоронить на кладбище и лучше это делать возле монастыря, чтобы монахи могли до скончания веков поминать души упокоенных на нем воинов.
Священник съездил в находившийся неподалеку Введенский монастырь. Это был тот самый монастырь, в который он всего два года тому назад бегал читать книги в библиотеке. Настоятель монастыря сменился, но новый без разговоров отвел для павших русских героев поле, примыкающее к монастырскому кладбищу. Поле было большое и тянулось вплоть до опушки стоявшей поблизости молодой дубравы.
Надо было также решать, что делать с останками вражеских воинов. Воевода пригласил к себе в шатер-храм Иллиодора и Гордея, который продолжал выполнять роль коменданта гуляй-города.
На вопрос воеводы о захоронении тел врагов Гордей сказал:
