– Продолжаешь защищать Воротынского, хотя он тебя обделил при распределении наград? – спросил с чуть заметной иронией царь.
– Мне, Иван Васильевич, достаточно того, что Господь Бог знает о том, как я воевал. Не из-за наград я на поле сражение выходил и не мне мерить мои заслуги.
– Знаю я, Дмитрий Иванович, про это, знаю. За это и люблю тебя. Схожи мы с тобой в этом. Коли было бы таких, как я да ты, побольше, то многое можно было бы сотворить.
Царь начал оттаивать душой. Он опять полез в свой сундук, достал оттуда золотой султаний из тех, что прислал ему Хворостинин в Александровскую слободу в кожаных турецких мешках и вручил князю со следующими словами:
– «Вот моя награда за подвиг, который совершил ты, как на поле боя, так и перед ним, придумав соорудить гуляй-город и научив своих кавалеристов новой тактике ведения боя. А также за то, что на трофейное золото не польстился, а все отдал в казну. В той казне, что ты мне прислал было почти двадцать тысяч золотых. Вот тебе один из них, но он стоит больше, чем все остальные. Это награда тебе не только от меня, но и от всего народа русского.
Царь, заметив, что Хворостинин все время исподтишка разглядывает его дорогое облачение, пояснил:
– Это я к встрече с заморскими гостями приготовился.
Удивление с лица Хворостинина не сходило. Поэтому, решив, что его объяснение звучит слишком легковесно, царь стал пояснять уже официальным тоном, похоже, отрабатывал грядущее выступление перед заморскими гостями:
– Решил я, князь Хворостинин, наш опричный орден распустить. Не смог я воодушевить его членов служить только во славу Божию. Дал опричникам слишком большие привилегии, а они под предлогом защиты интересов государства народ грабили, девок бесчестили, руки в чужие кошельки запускали. Думал, после похода на Новгород и Псков, что в этом только опричное начальство виновато – казнил главных злодеев.
В прошлом году опричные отряды струсили в битве с татарами и допустили их до Москвы. Провел следствие, смертью казнил изменников и трусов из высшего опричного руководства.
В этом году отправил опричные полки в бой со шведами под Колывань, но результатов с того тоже никаких не было.
Вы же с Воротынским, объединив опричников и земских, много превосходящие вас силы татарские побили. Выходит, дело в том, что вы правильных людей подобрали и на правильные места их расставили.
Попробую я так же поступить. На днях подписал указ, что все опричники переводятся в Государев двор и будут служить там на равных началах с земскими в качестве дворян. Я сам буду следить за тем, как кто служит. Казна, Дума, все приказы земские и опричные также объединяются.
А раз опричный орден распускается, то и одежды я поменял с монашеских на светские.
Хворостинин не стал расспрашивать Ивана Васильевича более подробно о том, как тот будет дальше строить свою внутреннюю политику. Было очевидно, что царь еще и сам до конца не знает этого. Потом, воеводское дело службу хорошо нести военную, а не в большую политику ввязываться.
Царь оценил отсутствие любопытства у Хворостинина. Он потеплел в обращении с князем, показал ему рукой на лавку возле окна, сам сел рядом и продолжил разговор уже в добром, уважительном тоне:
– Скажи, Дмитрий Иванович, как ты так смог людей сплотить вокруг себя и на великое дело их подвигнуть?
– С Божьей помощью, Иван Васильевич. Услышал Всевышний нашу с тобой молитву в этой комнате и помогал мне потом все время – людей нужных присылал. Если позволишь, я тебе про них расскажу.
Царь встал с лавки, подошел к деревянному бюро, что стояло посреди палаты, достал перо, открыл серебряную крышку склянки с «железными» чернилами и посмотрел на князя, давая понять, что тот может начинать свой рассказ.
Хворостинин стал рассказывать царю о том, кто и как ему помогал. Царь во время его рассказа делал своим каллиграфически почерком пометки на чистом листе бумаги:
«1. Купец Никон Полесский – проверка деятельностью англичан в Московской торговой компании.
2. Монах Иллиодор – помощь афонским монахам в выкупе у турок Свято-Пантелеймонова монастыря».
Выслушав рассказ об истории создания гуляй-города, царь спросил Хворостинина:
– Дмитрий Иванович, а что, можно ли твою деревянную крепость в войне против шведов использовать?
– Думаю, что только тогда, когда при них пушек нет. Пушки деревянные стены быстро разнесут на мелкие части. А если у врага только пищали, то воины могут от вражеских пуль уберечься за дубовыми щитами.
– А твой Гордей Старый сможет других мастеровых людей научить такие крепости самим строить?
– Сможет. Только его со всей артелью поначалу привлекать к этой работе надо.
Иван Васильевич приписал напротив имени кузнеца – «Бронный приказ».
– Тот гуляй-город, что я видел, оставь городовому голове Серпухова, – продолжил самодержец. – Будем его против татар и дальше применять, если они из Дикого поля пойдут.
– Думаю, Иван Васильевич, что можно у нас создать полки рейтарские и использовать их в войне со шведами. Надо только пистолетов хороших для всадников купить в Европе.
– Кто же нам эти пистолеты продаст после того, как мы татар и турок наголову разбили при Молодях? Мы теперь враги для европейцев по гроб жизни, – резонно ответил царь на предложения Хворостинина. – Сами будем учиться такие пистолеты делать.
Самодержец втянулся в разговор, стал напрягаться, пытаясь по ходу дела принимать назревшие решения. Одеяние, предназначенное для торжественных церемоний, мешало ему, и он снял шапку-венец, окладень, ожерелье и положил все это на лавку возле Хворостинина. Он также расстегнул опашень, чтобы было удобнее писать, стоя за бюро. После всех этих манипуляций Иван Васильевич нетерпеливо сказал:
– Давай, дальше рассказывай!
Хворостинин продолжил повествовать про людей, которые помогли ему добиться победы, а царь делал новые заметки:
«4. Степан Литвин – опыт ведения переговоров с иностранцами. Немецкий, литовский и польский язык. Знание европейских законов. Посольский приказ.
5. Городской голова – Фёдор Илларионович Потёмкин».
Рассказывая о Потемкине, Хворостинин упомянул про то, что надо строить вокруг Смоленска каменные стены. Дело это было очень дорогое, но царь записал на бумажном листке напротив фамилии городского головы: «Смоленск – каменные стены».
Когда дело дошло до Йосифа, Хворостинин честно сказал, что обещал ему за помощь в покупке за границей вооружения и найме рейтар похлопотать о том, чтобы получить право торговать русскими мехами в Европе.
Царь неожиданно согласился удовлетворить просьбу менялы. Хотя у Московского царства был на тот момент свой торговый порт в Нарве, торговля через него шла плохо – мешали шведские пираты. Они грабили корабли с русскими товарами, а то и топили их.
