– Вот вкратце вся моя жизнь. Теперь самое трудное. Несколько лет назад моя сестра позвонила мне и сообщила, что у нашей матери поздняя стадия рака легких; она была подключена к аппарату ИВЛ и находилась в коматозном состоянии в хосписе. «Она умирает, – сказала сестра. – Я просидела с ней последние три ночи и падаю с ног. Пожалуйста, Филлис, не могла бы ты приехать и провести с ней эту ночь? Она не в сознании – тебе не придется с ней разговаривать».
Я согласилась – несколько лет назад мы с сестрой восстановили отношения и даже встречались раз в пару месяцев. Я согласилась, но сделала это ради сестры, а не ради матери. Я не видела свою мать много лет, и, как я уже говорила, мне было на нее наплевать. Я согласилась посидеть с ней только для того, чтобы сестра могла немного отдохнуть. Около трех часов ночи – я помню это так ясно, как будто это было вчера, – дыхание моей матери стало неровным и прерывистым, а на губах выступила пена. У нее был отек легких. Я видела это у многих больных и знала, что конец близок. Я была уверена, что она умрет с минуты на минуту.
Филлис склонила голову. Она помолчала несколько секунд, а потом, взглянув на меня, прошептала:
– Я должна кому-то сказать. Я могу вам доверять?
Я кивнул.
– Я отключила подачу кислорода… отключила его перед самым последним вдохом.
Некоторое время мы сидели молча.
– Я все спрашиваю себя: это была жалость или месть? – пробормотала Филлис.
– Может, и то, и другое, – предположил я. – А может, пришло время оставить этот вопрос. Представляю, как вам было тяжело держать это в себе столько лет. Но вы правильно сделали, что поделились. Что вы сейчас чувствуете?
– Мне слишком страшно даже говорить об этом.
– Примите это как данность. Я ценю, что вы доверили мне свою ужасную тайну. Чем я могу быть полезен? Возможно, у вас есть какие-то вопросы ко мне? Могу ли я что-то сказать или сделать, чтобы вам стало легче?
– Я не убийца. Я много раз видела смерть. У нее оставался только один вдох. Самое большее – два.
– Позвольте мне сказать, что я думаю…
Филлис встрепенулась и посмотрела мне прямо в глаза – как будто от моих следующих слов зависела ее жизнь.
– Я думаю о маленькой девочке, о беспомощной, обиженной, слабой девочке, которая вынуждена подчиняться капризам судьбы и других людей. Как трагично, что именно вам пришлось стать свидетельницей последних минут жизни вашей матери. И совершенно естественно, что у вас возникла потребность утвердить свои позиции.
Хотя до конца сеанса оставалось еще двадцать минут, Филлис собрала свои вещи, встала, положила чек на стол, одними губами произнесла «спасибо» и вышла. Больше я ее не видел и ничего о ней не слышал.
* * *
Этот сеанс воплощает все то, чего мне будет не хватать до конца моих дней: чувства вовлеченности, доверия, обмена откровениями с другим человеком и, самое главное, возможности ему помочь. Я жил терапией. И я буду скучать по своей практике. Слишком велик контраст с пассивной жизнью, в которой мне помогает сиделка, – жизнью, которая, боюсь, уже не за горами.
Мэрилин спрашивает меня, почему я выбрал эту историю, а не любую другую из моих многочисленных записей. Я даю тот же ответ – она олицетворяет все те интимные встречи с пациентами, которых больше не будет. Мэрилин предполагает, что эта история, возможно, имеет какое-то отношение к старению и смерти, к моменту, когда человек наконец выдергивает штепсель из розетки. Возможно, она права.
Глава 14. Смертный приговор
Октябрь
Вчера позвонила доктор М. и сказала, что иммуноглобулиновую терапию можно прекратить. Последние анализы показывают, что она не работает, и, как ни странно, я чувствую облегчение. Значит, мне больше не придется мучиться от побочных эффектов лекарств, которые я принимала с начала этого года. На этой неделе я чувствовала себя хуже обычного и все время спрашивала себя: «Стоит ли продлевать жизнь такой ценой?» Конечно, я не знаю, какая боль ждет меня впереди, если болезни позволят идти своим чередом. Врачи, занимающиеся паллиативной медициной, уверяют меня, что сделают все возможное, чтобы облегчить страдания, но я даже представить себе не могу, на что это будет похоже. Не хочу об этом думать. Достаточно того, что я знаю, что скоро умру.
Смерть в возрасте 87 лет – это не трагедия. Многие умирают гораздо раньше. На этой неделе, например, скончалась репортер Коки Робертс. Ей было 75. Я чувствовала с ней особую связь: мы обе удостоились звания выдающихся выпускников колледжа Уэллсли. Мой портрет висит в общем зале рядом с ее портретом и портретами многих других известных выпускников, таких как Хиллари Клинтон и Мадлен Олбрайт. Я горжусь, что тоже была частью феминистского движения, боровшегося за права женщин в течение последних двух поколений. Это было мое время. То, что произойдет после моей смерти, уже не в моей власти.
Наверное, я так долго размышляла о смерти, что не нахожу в этом известии ничего удивительного. К настоящему времени все мои дети проинформированы о моей скорой кончине, и их любовь придает мне сил. Мой сын Рид и его жена Лоредана приезжали к нам на выходные и оставили для меня большой запас куриного супа и яблочного компота. Ив примчалась из Беркли и помогла нам пережить плохие новости. Виктор проведет с нами завтрашнюю ночь, а Бен приедет ближе к концу недели.
Если получится, я поеду с Ирвом и Ив на новую постановку Бена в Сан-Франциско. Спектакль называется «Дионис был таким хорошим человеком»
[28]. Каким-то образом Бену удалось сохранить свою театральную компанию и открыть двадцать первый сезон. «Сан-Франциско кроникл» опубликовала великолепную рецензию. Я так рада за него! Мне бы очень хотелось посмотреть эту пьесу, но все зависит от моего состояния. Последнее время я придерживаюсь новой формулы: главное – это я и мои повседневные потребности. Остальные позаботятся о себе сами.
Конечно, я очень беспокоюсь за Ирва. Вот уже несколько месяцев он ухаживает за мной день и ночь, и я боюсь, что он просто измотает себя. У него есть собственные проблемы со здоровьем, и помощь ему не помешает. Наша подруга Мэри, которая заботилась о своем умирающем муже более трех лет, рассказывала, как это тяжело. В конце концов она записалась в специальную группу, чтобы разделить свое бремя с другими. Даже сейчас, спустя два года после смерти мужа, она регулярно встречается с этими женщинами.
Маловероятно, что Ирв когда-нибудь воспользуется такой системой поддержки, не говоря уже о том, что в случае Мэри все члены группы были женского пола. Уже много лет Ирв каждую неделю встречается с группой психиатров. Обычно они обсуждают личные проблемы; полагаю, это идет ему на пользу. Хотя разумом Ирв понимает, что я умираю, в глубине души он это отрицает. Когда я вслух поинтересовалась, успею ли я встретить Рождество, он недоверчиво посмотрел на меня – ну разумеется, я буду председательствовать на семейном собрании, как всегда. Даже не знаю, что лучше: попытаться растолковать ему, что мне осталось недолго, или оставить в иллюзиях.
