Это, безусловно, моя самая активная неделя за последнее время. Работая над книгой, я вдруг осознаю, что не видел Мэрилин уже несколько дней. Я немедленно прекращаю писать и прохожу 36 метров от своего кабинета до дома, чтобы взглянуть на ее фотографию. Она стоит на полу в гостиной, по-прежнему лицом к стене. Я беру портрет в руки и вглядываюсь в лицо Мэрилин. Я восхищен ее красотой. Даже если вокруг меня будет тысяча женщин, я не увижу никого, кроме нее.
Так что, возможно, эта неделя пошла мне на пользу. Я меньше мучил себя. О Мэрилин я думал гораздо реже. И, что самое важное, я перестаю верить, что она знает, что я думаю о ней реже.
Я просматриваю заметки, которые написал всего через двадцать дней после смерти Мэрилин:
В пятницу ко мне придет сотрудник хосписа, который работает с людьми, потерявшими близких. Может быть, существуют определенные ритуалы, которые могут мне помочь, но которыми я не воспользовался? Например, в книге Джоаны Дидион «Год магического мышления»
[38] рассказывается о ритуале раздачи одежды. Ни в чем таком я не участвовал. Я поручил это своей дочери и невесткам и даже не знаю, что именно они делали. И не хочу знать. Я отгородился от таких вещей. Возможно, мне следовало принять участие в раздаче одежды, книг и украшений, вместо того чтобы избегать всего, что связано с мертвой Мэрилин. Снова и снова я захожу в гостиную и пристально смотрю на ее портрет. Слезы наворачиваются на мои глаза и текут по щекам. Я ощущаю пронзительную боль в груди и понимаю, что ничего не изменилось. Я тону в том же потоке страданий. Зачем я мучаю себя? Все кажется каким-то нереальным. Образ Мэрилин не покидает мое сознание. Я никак не могу заставить себя понять, что она действительно умерла. Ее больше не существует. Эти слова по-прежнему ошеломляют меня. В глубине души я в них не верю.
Читая эти строки сейчас, через восемьдесят восемь дней после смерти Мэрилин, я смотрю на портрет и снова поражаюсь ее красоте. Я хочу обнять ее, прижать к своей груди, поцеловать. Но слез уже меньше; я не чувствую ни мучительной раны в груди, ни жгучей боли. Да, я знаю, что больше никогда ее не увижу. Да, я знаю, что смерть ждет меня, что смерть ждет всякое живое существо. Но с тех пор, как умерла Мэрилин, мысли о собственной кончине даже не приходят мне в голову. Хотя мне тяжело об этом думать, я не охвачен страхом. Такова природа жизни и сознания. Я благодарен за то, что у меня было.
Глава 31. Нерешительность
90 дней спустя
Как и многим другим вдовцам, мне свойственна вопиющая нерешительность. Я старательно избегаю любых решений. Я живу в Пало-Альто почти шестьдесят лет. Лет тридцать назад я купил небольшую квартиру в Сан-Франциско и принимал в ней пациентов по четвергам и пятницам. В пятницу вечером ко мне присоединялась Мэрилин, и мы проводили выходные вместе. С тех пор как Мэрилин заболела, мы ни разу не были в Сан-Франциско. Моя квартира пустовала, если не считать того, что время от времени ею пользовался кто-то из наших детей.
Что мне делать со своим кабинетом и квартирой в Сан-Франциско? Этот вопрос частенько приходит мне на ум. Даже сейчас, спустя три месяца после смерти Мэрилин, я по-прежнему не покидаю Пало-Альто. Мне не хочется ехать в Сан-Франциско (да и вообще куда бы то ни было). Почему-то мне кажется, что эта поездка – выше моих сил. Я больше не чувствую себя в безопасности, когда еду по шоссе, хотя, конечно, я мог бы добраться туда на такси или на поезде. Сам дом построен на вершине холма, и я сомневаюсь, что смогу самостоятельно взобраться наверх, а потом спуститься. Интересно, как бы я отнесся к идее съездить в Сан-Франциско, если бы у меня не было проблем с равновесием? Я представляю эту ситуацию и подозреваю, что все равно бы медлил. Это так нехарактерно для меня: я всегда был легок на подъем.
Собственность в Сан-Франциско дорого обходится, и меня это беспокоит. Я продолжаю платить взносы и налоги, но утешаю себя тем, что все расходы компенсируются повышением стоимости квартиры. Как и в большинстве случаев, я выкидываю эту мысль из головы – не хочу принимать никаких решений.
То же самое и с автомобилями. В моем гараже стоят две машины, обе пятилетней давности: «Ягуар» моей жены и мой «Лексус» с откидным верхом. Я знаю, глупо платить налоги и страховку за две машины, которые практически не используются. Я больше не езжу по ночам и теперь сажусь за руль только днем – навестить друзей или купить продукты. Возможно, мне следует продать обе машины и купить новую, с большим количеством функций безопасности, например с системой контроля слепых зон. Такая система могла бы предотвратить серьезную аварию, в которую я попал три года назад. На днях я обедал с двумя моими старыми приятелями по покеру, которых знаю уже лет тридцать. Один из них владеет дюжиной автомобильных салонов. Я попросил его оценить мои машины и посоветовать мне новую. Надеюсь, он примет решение за меня.
С тех пор как Мэрилин заболела, я ни разу не ходил в кино. За этот год я не побывал ни на одном спектакле, ни на одном концерте, ни на одном мероприятии – ну разве что изредка захаживал в свой любимый книжный магазин. А ведь я обожал театр. Недавно я узнал, что в соседнем округе идет любопытный спектакль, и надумал сходить на него вместе с дочерью. Пока я собирался, пьеса закончилась. К сожалению, это не единственный пример моей склонности к прокрастинации. Таких случаев множество.
На днях я получаю электронное письмо из Стэнфорда с перечислением курсов дополнительного образования. Два из них представляют интерес: «Смысл жизни: Кьеркегор, Ницше и другие» и «Мастера американской литературы». Последний курс читает мой друг Михаэл Красный. Я бы хотел прослушать оба курса. Но как я туда доберусь? Что, если к зданию нельзя подъехать на машине? Долго ходить я не могу. Я говорю себе, что все разузнаю. Правда, велика вероятность, что я буду все откладывать и откладывать и в итоге не попаду ни на один.
Я будто жду, что меня кто-то спасет. Я чувствую себя беспомощным ребенком. Возможно, всему виной так называемое магическое мышление – в глубине души я верю, что моя беспомощность каким-то образом вернет мне Мэрилин. Я не думаю о самоубийстве, но понимаю и сопереживаю менталитету потенциального самоубийцы, как никогда раньше.
Неожиданно в моем сознании возникает образ одинокого старика, который любуется пылающим закатом. Он восхищен и поглощен окружающей его красотой. Я ему завидую. Как бы мне хотелось быть похожим на этого человека!
Глава 32. «Все мы творения на день»
95 дней спустя
Меня снова охватывает мрачное настроение. Поскольку чтение книги «Шопенгауэр как лекарство» оказало столь благотворное действие, я решаю прочесть еще одно свое сочинение. Я подхожу к книжной полке и просматриваю корешки. Как ни странно, книга, о которой я почти ничего не помню, – одна из последних. Она называется «Все мы творения на день»
[39] и представляет собой сборник психотерапевтических рассказов, изданный всего пять лет назад. Я следую той же схеме, что и раньше: один вечер – одна история. Как и прежде, чтение производит значительный лечебный эффект, и я хочу максимально растянуть удовольствие. Учитывая, что сборник содержит введение, послесловие и двенадцать рассказов, я надеюсь, что буду избавлен от приступов тревоги и депрессии по меньшей мере на следующие две недели.
