Императрица собирала амулеты, подаренные ей различными старцами, и особенно среди них выделяла амулеты Мастера Филиппа и Распутина. Помимо иконы с колокольчиком, в письмах императрицы упоминается палка, подаренная Николаю Распутиным, которую Александра Федоровна заставила мужа взять с собой в Ставку. Причем это была вторая палка — первую палку благословил Филипп, дотронувшись до нее. Вторая палка с изображением рыбы, держащей птицу, была привезена с Афона, Распутин какое-то время пользовался ею сам, но потом отдал царю. В конце концов Николай, очевидно испытывавший определенные неудобства от этой палки, приспособил ее для занятий гимнастикой. Также в письмах упоминается гребенка Распутина, которой, по мнению Александры Федоровны, император должен был каждый раз причесываться перед ответственными мероприятиями. А. Кизеветтер, в прошлом профессор истории Московского университета, покинувший его в 1911 г. по известному «делу Кассо», а также бывший член ЦК партии кадетов, писал в 1922 г.: «Рассматриваемые письма с полною ясностью устанавливают, в чем состояла тайна того психического плена, в котором Распутин держал Александру Федоровну. Легенду о физической связи между ними нужно признать совершенно опрокинутой. Полная и безусловная покорность Александры Распутину проистекала из совершенно иных источников. Прежде всего, здесь сказался тот религиозный фетишизм, который уже владел душою Александры задолго до появления Распутина. Она сама несколько раз вспоминает в письмах 1915 года про доктора Филиппа и уподобляет таинственную силу Распутина над людьми былым чарам Филиппа»
[1373].
Практически все слои населения были увлечены гаданиями, как русскими народными, так и оккультными, с помощью хиромантии. Императрица Александра Федоровна во время нечастых разъездов по губерниям всегда старалась посетить известных старцев и стариц, славившихся своими способностями к ясновидению. Особенно эта тяга усилилась в ней в период Первой мировой войны. Превозмогая боль (Александра Федоровна мучилась болезнью ног, которая, по мнению некоторых исследователей, носила психосоматический характер, была следствием сильной неврастении), она часто на носилках посещала кельи. Офицер из Старой Руссы, сопровождавший императрицу в Десятинном монастыре, описал посещение государыней кельи старицы в декабре 1916 г.: «Еще на вокзале нам стало известно, что будет посещен Десятинный монастырь, и никто не мог понять почему. Только когда Она туда поехала и начала спрашивать про какую-то „старицу“, то догадались, что дело идет о некой Марии Михайловне, старухе 107 лет, которая живет в этом монастыре и славится не только некоторым ясновидением, но еще и тем, что никогда не моется. Архиепископ Арсений счел долгом Ее об этом предупредить, на что получил ответ: „Ничего, ничего, дух над плотью“. Войдя в келью М. М., Она подошла к кровати, где лежала старуха. Эта последняя спросила ее: „Ты царица“ — „Да“ — „Это твои дочери“ — „Да“. Она подошла к М. М. ближе и поцеловала ее руку, после чего Ее дочери сделали то же. Затем М. М. сказала: „Не беспокойся, все будет хорошо; война скоро кончится; не плачь (Она заплакала и начала покрывать М. М. поцелуями), но смотри, царица, не серди!“ Заставила наклониться ближе и что то еще тихо говорила. Нужно сказать, что до этого свидания Она по лестнице поднималась на руках санитаров, а после всюду всходила сама и говорила, что давно так хорошо и добро себя не чувствовала»
[1374].
Кизеветтер, связавший последующую трагедию России с судьбой Александры Федоровны, характеризовал императрицу как женщину с «душою честолюбивой, порывисто-страстной и бурной и с мыслью, безнадежно затуманенной предрассудками и признаками расстроенного воображения»
[1375]. Князь Ф. Юсупов и В. М. Пуришкевич считали, что сознание императрицы с помощью гипноза запутал Г. Распутин (само по себе такое объяснение свидетельствует об определенных взглядах и склонностях Юсупова и Пуришкевича): «Трудно судить о характере этого специфического распутинского воздействия, в котором своеобразный, хотя и в достаточной степени грубоватый привкус мистицизма все же был; ясно одно, что этот мужик внушил Александре Федоровне сознание наличия в нем какого-то Христова начала, Божества, благодаря которому все, чего он касается, получает благодать и освящение»
[1376]. Юсупов уверял, что «лицо с такой магнетической силой, как Распутин, появляется раз в тысячу лет»
[1377]. По мнению Пуришкевича, в мировоззрении императрицы болезненно смешалось несочетаемое — ценности английского воспитания и идеи русского сектантства и восточного мистицизма, что позволило сравнить ее с известными дамами-мистиками и сектантками XIX в.: «Немецкая принцесса, английского воспитания на русском троне, впавшая в мужицкую хлыстовщину пополам со спиритизмом в общей истории русского мистицизма, столь странно и оригинально казалось бы смешавшая в себе совершенно не смесимые основные элементы от курной избы до английской школы, не оригинальна. Это г-жа Крюденер или г-жа Татаринова, взобравшаяся на трон»
[1378].
Последний протопресвитер русской армии Г. Шавельский отмечал сильно развитый фатализм у царя и царицы
[1379], Пьер Жильяр считал, что у императора развилась «мистическая покорность судьбе, которая его побуждала скорее подчиняться обстоятельствам, чем руководить ими»
[1380]. Князь Е. Н. Трубецкой, рассуждая о трагедии Николая II в выступлении на заседании Религиозно-философского общества 15 апреля 1917 г., находил ее причины в отступлении от православной веры, в «повреждении первоисточника духовной жизни»: «Он поставил свою власть выше Церкви, и в этом было и самопревозношение, и тяжкое оскорбление святыни. Он безгранично верил в субъективное откровение, сообщающееся ему — помазаннику Божию — или непосредственно, или через посланных ему Богом людей, слепо верил в себя как орудие Провидения. И оттого он оставался слеп и глух к тому, что все видели и слышали… Повреждение первоисточника духовной жизни — вот основная причина этого падения»
[1381]. Современные богословы, обращающиеся к проблеме веры августейшей семьи, приходят к выводу, что Николай II и Александра Федоровна демонстрировали интерконфессиональный мистицизм, плохо сочетавшийся с официальным православием: «Религиозность царской четы при всей ее внешне традиционной православности носила отчетливо выраженный характер интерконфессионального мистицизма», — пишет профессор Московской духовной академии А. И. Осипов
[1382].
