У другой больной — Евдокии Исааковны И-вой, 50-летней девы, — психическое расстройство обнаружилось в связи с ожиданием, что на войну возьмут ее любимого брата. Она всем высказывала свои опасения. Ей стало казаться, что за ней следят, преследуют, над ней смеются. Слышала, как говорили о Варшавских колоколах, которые везут в Москву, о том, что из Польши понаедет много народа, что варшавские торговцы захватят всю торговлю на русской земле и русским крестьянам нечем будет жить
[1475].
Врачи отмечали, что психиатрические заболевания развивались не только у тех женщин, кто имел предрасположенность к подобным заболеваниям, кто уже находился под наблюдением ранее или у кого в семье были случаи душевного расстройства, но и у совершенно здоровых в прошлом людей. Так, 14 апреля 1915 г. в Алексеевскую больницу поступила 22-летняя крестьянка Екатерина Петровна Р-на, в семье которой душевнобольных не было. Сама Екатерина росла здоровым ребенком, нормально развивалась и хорошо училась в начальной школе. Серьезных болезней не переносила, вина не пила и не курила. Настроение у женщины было всегда ровное, без перепадов. В 1914 г., в 21 год, вышла замуж (до этого 4 года жила со своим избранником вне брака). В декабре того же года у Екатерины случился выкидыш на 3‐м месяце беременности, но она вскоре поправилась и чувствовала себя хорошо. Никаких изменений психического состояния у нее тогда замечено не было. В январе 1915 г. муж больной был призван на военную службу. Больная была сильно потрясена разлукой с мужем, часто плакала, тосковала. Постоянно с тревогой ждала писем с передовых позиций. Когда письма запаздывали, она высказывала опасения, что ее мужа, может быть, уже нет в живых. С апреля 1915 г. состояние Екатерины ухудшилось: она непрерывно плакала, возбужденно, сквозь слезы, говорила, что не может больше терпеть и должна сейчас же ехать к мужу на войну, перестала спать. Пришедшему врачу стала рассказывать, что вокруг нее все постоянно пляшут и поют песни, сбивают ее, подсыпают в еду какой-то порошок, в результате чего она начала отказываться от пищи. Оказавшись в больнице, Екатерина во всем начала винить свою свекровь, при этом постоянно рыдала, демонстрируя на лице сильный испуг, умоляла поскорее отпустить ее, так как ей срочно нужно ехать на фронт. Она собиралась переодеться в солдатскую шинель и отправиться на передовые позиции на правый берег Вислы, где якобы находился ее муж. В июне 1915 г. Екатерина поправилась и была выписана из больницы родными
[1476]. Приводились также случаи нервно-психических расстройств у беженок, переживших тяжелые мытарства по пути следованию в Москву.
Хотя врачи-психиатры в 1915 г. писали о значительном увеличении поступлений душевнобольных в городские клиники, общая статистика не позволяет говорить о резком росте психических расстройств, вызванных войной
[1477]. Наоборот, за 1914 г. число душевнобольных, поступивших в петроградские клиники, сократилось на 11,3 % по сравнению с 1913 г. При этом сокращение в большей степени произошло за счет мужчин (14,3 %), чем за счет женщин (4,2 %). Данный спад объясняется в первую очередь мобилизацией на фронт мужчин — основных клиентов петроградских психиатрических клиник, при том что с 1915 г. начинается рост поступлений женщин в психиатрические лечебницы. Так, если до июля 1914 г. поступление женщин столицы постепенно снижалось, то с началом войны, наоборот, начинается его рост (правда, так и не достигнув пика 1914 г., который пришелся на май — традиционный период обострений у душевнобольных). В результате по сравнению с июлем в декабре 1914 г. в больницах для душевнобольных оказалось на 28 % женщин больше
[1478]. В Москве наблюдалась примерно та же картина, только с опозданием на 1 месяц. В сентябре был резкий скачок поступлений — 204 человека (рекордная отметка для всего года), в дальнейшем количество поступавших в лечебницы постепенно снижалось. Показательна также кривая смертности среди душевнобольных за годы войны. Так, среднемесячная смертность душевнобольных в Петербурге в 1913 г. составляла 69,9 человека в месяц, в 1914 г. она поднялась до 72,4 человека, а в 1915 г. составила 81,6 человека в месяц
[1479].
В 1915 г. из 50 болезней, вызвавших смерть пациента, душевные болезни находились на 4‐м месте, составляя 979 человек, и уступали только туберкулезу — 3273 человека, хирургическим — 1296, скарлатине — 1102. Причем именно с июля 1914 г. смертность от психических расстройств окончательно опережает смертность от алкоголизма. При этом и к началу 1915 г., и к началу 1916 г. душевные болезни безусловно лидировали по количеству находившихся в больницах пациентов: 3873 и 3706 человек соответственно.
Следует отметить, что в представлявшихся больницами городским управам отчетах под смертностью душевнобольных скрывались разные причины: это и самоубийства, и смерти в результате эпилептических припадков, от алкогольных психозов и, вероятно, от врачебных ошибок. Учитывая специфику динамики смертности, ее зависимость от внешних факторов, а также нехватку персонала в городских больницах
[1480], можно предположить, что в большинстве случаев речь шла именно о самоубийствах. Однако врачи и родственники покойных предпочитали не употреблять в документах этот термин, дабы не лишать покойного обряда отпевания. В любом случае динамика смертности связана с ухудшением самочувствия душевнобольных и поэтому подлежит учету при исследовании психического состояния общества. В Петрограде в 1914 г. рост смертности этой категории пациентов по сравнению с предыдущим годом составил 6,7 %, в 1915 г. — 15 %, в 1916‐м — 22 % (ил. 17).
Ил. 17. Поступления душевнобольных в клиники Петрограда и их смертность
[1481]
