Однако поэтическое творчество имеет в рамках настоящего исследования и вполне утилитарное значение: поэт, как правило, быстрее реагирует на вызовы времени, чем живописец. Большее количество поэтических образов, посвященных войне, нежели живописных (о массовой изобразительной лубочной продукции, возможно, опередившей по количеству стихотворное творчество, речь пойдет в отдельной главе), позволяет составить первое впечатление об основных сюжетах и отношениях к ним представителей творческой интеллигенции. Кроме того, поэтические образы нередко оказывались источником образов живописных, это также оправдывает обращение в данной главе к поэтическому наследию.
Начавшаяся война сильно повлияла на мироощущение творческой интеллигенции, причем сразу в нескольких направлениях: во-первых, она потрясла людей эмоционально (кто-то из поэтов и художников вследствие этого проникся милитаризмом, кто-то, наоборот, стал отстаивать пацифистские позиции), во-вторых, она изменила рыночные отношения в области искусства, так как резко снизился спрос на довоенную тематику, вследствие чего авторам волей-неволей пришлось переключаться на новые, актуальные военные темы; в-третьих, многие представители творческих профессий оказались под угрозой мобилизации, что также было встречено ими неоднозначно (от энтузиазма и желания записаться добровольцем до попыток уклониться от воинской повинности). Как и все общество, творческая интеллигенция оказалась расколотой по отношению к войне на несколько лагерей, что не замедлило отразиться в поэзии. Доминировали, конечно же, героико-патетические стихотворения, утверждавшие состояние всеобщего единения и готовности к самопожертвованию. В этом, вероятно, проявилась специфика чувственно-эмоционального отношения к действительности представителей художественной интеллигенции, при котором порывы, эмоциональные реакции на внешние события превалировали над рассудочно-логическим восприятием. Стихотворение «Война» С. Маковского начиналось со строк, воспевавших день войны как день славы и грозного суда:
Война! Пророки не солгали:
Мы не напрасно долго ждали,
Когда наступит он, когда —
День славы предопределенный,
День, кровью мира обагренный,
День грозный Божьего суда!
[1551]
Поэт и критик Г. В. Иванов, разбирая военные стихи и осуждая многие из них за художественную невыразительность, банальность, жеманство, в то же время образцом поэтического мастерства считал, например, казенно-патриотическое стихотворение Ф. Сологуба «Гимн», восхищаясь его ритмикой, отточенными рифмами и слогом:
Да здравствует Россия,
Великая страна!
Да здравствует Россия!
Да славится она!
Племен освободитель,
Державный русский меч,
Сверкай, могучий мститель,
В пожарах грозных сеч…
Очевидно, патриотический пафос Сологуба соответствовал настроениям Г. Иванова, который сам писал следующие строчки:
Германия! Союзники твои —
Насилие, предательство, да плети!
В развалинах Лувен и Шантальи,
Горят книгохранилища столетий.
Но близок час! Уже темнеет высь
От грозного возмездья приближенья.
И слышен гром побед: то начались
Возмездие забывших пораженья.
Смятенные, исчезнут дикари,
Как после бури исчезает пена,
Но светом вечной залиты зари
Священные развалины Лувена!
Вместе с тем Иванов содержанию нередко предпочитал форму, и когда в 1915 г. Ф. Сологуб издал книгу своих последних военно-патриотических стихов, критик воспринял ее отрицательно, посчитав, что балласт слабых произведений слишком велик. Иванов приводил в пример следующие строки: «То, что было блеск ума, / Облеклося тусклою рутиной, / И Германия сама / Стала колоссальною машиной», — и заключал: «Разумеется, эти вялые, пресные и не то чтобы хорошего вкуса стихи Ф. Сологуб мог написать под влиянием патриотических или других каких нибудь сторонних соображений. Но включать их в книгу (вернее, заполнять книгу такими стихами) — не следовало, хотя бы в целях охраны вкусов среднего читателя»
[1552]. Показательно, что патриотические настроения для Иванова хоть и выступают некоторым оправданием написания отдельных плохих стихов, но являются недостаточным поводом для издания сборника. Таким образом, поэты пытались сохранить некоторый водораздел между поэзией на злобу дня и «чистым» искусством.
Серией патриотическо-пафосных виршей откликнулся на войну Игорь Северянин, например, в стихотворении «Все вперед!»:
Кто рушит Германию, скорее на станцию! —
Там поезд за поездом стремится вперед.
Да здравствует Сербия! Да здравствует Франция!
И сердце Славянии — наш хлебный народ!
Впрочем, у Северянина просматриваются и наивно-гуманистические мотивы, поэт не только призывает идти и бить врага, но обращается ко всем воюющим солдатам с призывом стать человечнее:
Начальники и рядовые,
Вы, проливающие кровь,
Да потревожат вас впервые
Всеоправданье и любовь!
О, если бы в душе солдата, —
Но каждого, на навсегда, —
Сияла благостно и свято
Всечеловечности звезда!..
Конечно, патриотическим угаром тема начавшейся войны не исчерпывалась. Многие поэты смогли противопоставить массовой патриотической пропаганде собственную наблюдательность и, обратившись к теме «маленького человека», отразить тему горя застигнутого войной врасплох обывателя. На гуманистическую составляющую мобилизации обратил внимание М. Кузмин в стихотворении «Ушедшие»:
Старые лица серьезны,
Без крика плачет жена,
На отроках девственно-грозно
Пылает печать: «война»…
[1553]
При этом самого Кузмина война тяготила с самого своего начала. В дневнике литератор фиксировал бытовые и творческие моменты жизни, как бы нехотя отвлекаясь на мировые темы. Не чувствуя в войне источника вдохновения, Кузмин уже 4 августа 1914 г. поспешил выдать желаемое за действительное: «Война рассасывается и публика охладевает к ней»
[1554]. Возможно, в его окружении так и было. Сам Кузмин впервые констатировал начало войны еще 18 июля, когда была объявлена мобилизация («Война. Сколько будет убитых. Жизнь единственно невозвратная вещь»
[1555]), и до 1 августа еще пять раз написал о ней. Как уже отмечалось, всего за 18 июля — 31 декабря 1914 г. он сделал 160 записей в своем дневнике, но прямо и косвенно о войне упомянул лишь в девяти из них.
