Вместе с тем антицерковные высказывания солдат не стоит интерпретировать как атеизацию. Нахождение на передовой в состоянии постоянного ощущения опасности, близости смерти требовало осознания присутствия высшей силы и продолжения жизни после смерти. Поэтому даже атеисты в моменты опасности вдруг становились верующими. Крестьянин И. Юров, прошедший Первую мировую, вспоминал свои фронтовые будни: «Мы часто беседовали на всевозможные темы. Например, о боге. Очень многие выдавали себя неверующими. Но помню такой случай. Однажды в разгар нашей беседы немцы открыли по нашему участку орудийный огонь. Беседа, конечно, прервалась, ребята побежали по окопу в ту сторону, где реже ложились снаряды. Пошел последним, не спеша, и я. По пути попалась землянка… Но, заглянув туда, я увидел, что там один солдат, только что шумевший, что он не признает ни бога, ни святых, стоит на коленях и усиленно отбивает поклоны, слезливым голосом взывает: „Господи, спаси и помилуй!“ Я из деликатности ничего ему не сказал ни тогда, ни после, а он, бедняга, был так занят молитвой, что меня не заметил»
[1861].
Отторжение официальной религиозности требовало заполнения образовывавшихся лакун религиозного сознания, что порождало альтернативные формы культа, близкие сектантству. Так, среди солдат большую популярность получили «заговорные письма» — молитвы, которые нужно было переписывать и отправлять далее по окопной почте, а текст выучить и регулярно повторять. В одном из таких писем говорилось: «Во имя отца и Сына и Святого духа. Аминь. Господи помилуй — и благослови меня на сей день и пошли ангела для охраны — меня грешного раба твоего… Шел Христос с семи небес, нес Христос животворящий крест; заговариваюсь я раб Божий Владимир на 24 часа, на все круглые сутки от меча штыка от свинцовых стальных медных пуль и от чугунных гранат шрапнелей и от других металов и будь моя жизнь крепче Петрацаря и тело мое крепче камня дикого. Враги мои будут стрелять из ружей пулеметов и пушек; пули летайте и в меня не попадайте летите в чистое поле в сырую землю был бы я невредим во все веки веков Аминь Аминь Аминь»
[1862]. Периодическая печать сообщала, что подобные заговоры обнаруживались и у пленных немцев с австрийцами
[1863]. Как отметил Д. Байрау, публиковавшиеся в прессе сообщения о найденных у немцев амулетах первоначально пытались использовать в качестве доказательства варварской, языческой природы германского лютеранства, однако по мере усугубления разрыва народной религиозности с официальным православием эта стратегия терпела крах
[1864].
Распространены были письма — сны Богородицы. И. Юров вспоминал, что популярность этих писем носила территориальный характер: крестьяне северных губерний, в частности его вологодские земляки, более скептически были настроены в адрес этих «снов», нежели крестьяне южных губерний: «Как-то среди солдат появился листок „Сон Богородицы“. Написана в нем была какая-то бессмысленная белиберда, но солдаты его переписывали друг у друга и держали на груди, веря, что это спасет их от пуль и снарядов врага. Вполне серьезно отстаивал чудодейственную силу этого листка даже наш ротный писарь Мочалов, парень довольно начитанный. Он с самым торжественным видом хранил листок с этой писаниной в нагрудном кармане гимнастерки. Чтобы поколебать эту его нелепую веру, я, помню, говорил ему, что ведь если бы эта писанина действительно имела такую силу, то наше начальство отпечатало бы ее в типографии и роздало бы каждому солдату; тогда не нужно было бы ни окопов, ни блиндажей, поперли бы мы прямо открыто на немцев. Вообще, южане, как я заметил, были легковернее северян: из моих земляков никто этих листочков не имел и даже неграмотные над этим смеялись, как над детской глупостью»
[1865].
Борьба с сектантством в годы войны затронула солдат, попавших под влияние «окопной религиозности» и придававших большое значение всевозможным знамениям, которые интерпретировались в мистическом ключе. Военная цензура изымала подобные письма, содержавшие неканонические описания Христа, Богородицы. Так, в августе 1916 г. из всей корреспонденции, изъятой военной цензурой при главном почтамте Петрограда, 12 % составляли письма, содержавшие сектантскую пропаганду (неканоническую интерпретацию Священных текстов, мистических знамений и пр.)
[1866]. Однако то, что запрещалось простым солдатам, позволяла себе официальная печать, как светская, так и религиозная. Один из самых распространенных на фронте мистических сюжетов — явление ангелоподобной «белой дамы» — появился в 1915 г. в «Летописи» в перепечатанной картине британского художника Г. Скотта, изображавшей полупрозрачную женщину в белых одеждах, парившую над павшими воинами
[1867]. Нужно заметить, что образ «белой дамы» следует отделить от образа белой женщины-привидения, чье появление предвещало беду. Журнал «Огонек» рассказывал, что Вильгельму II ночью явился призрак белой женщины — бранденбургской Альмы, которая навещала Гогенцоллернов накануне трагических поворотов истории
[1868]. На Западном фронте среди союзников также ходили слухи о появлении белой женщины-привидения, однако русские солдаты, пересказывая слухи о «белой даме», чаще наделяли ее более знакомыми православной визуальной традиции чертами Богородицы. Одно из самых известных массовых видений якобы случилось в ночь с 7 на 8 сентября 1914 г. накануне битвы под Августовым — на небе появилась Божия Матерь с младенцем Иисусом на руках, одной рукой она указала на Запад, затем видение преобразилось в большой крест и исчезло
[1869]. Слух об этом быстро распространился по армии, «Биржевые ведомости» напечатали заметку, в том же году был выпущен соответствующий патриотический плакат «Знамение Августовской победы», народные художники стали писать иконы Августовской Богоматери. В 1915 г. издательство Марфо-Мариинской обители выпустило почтовую карточку «Видение на небе», включавшую перепечатку текста сообщения «Московских ведомостей» о видении под Августовым (ил. 142).
Ил. 142. Видение на небе. Издательство Марфо-Мариинской обители, 1915. Иллюстрированная почтовая карточка
