Спустя три дня появилось продолжение истории в статье под названием «Похождения самозванной сестрицы». Очевидно, у журналиста появились новые сведения из полиции, так как добавился сюжет о сообщницах-медсестрах Давыдовой и Чебякиной (имелись в виду Колтышева и Дебякина), которые сами готовили в Гатчине крупную аферу в отношении богатой графини, но когда афера сорвалась, решили заслать в Гатчину Романову под видом княжны. Была также изменена концовка истории в Гатчинском лазарете: «В тот момент, когда обход уже близился к концу, в лазарет прибыл извещенный по телефону флигель-адъютант полк. Мордвинов. Зная отлично в лицо высокопоставленную особу, полковник Мордвинов немедленно же разоблачил самозванку. Произошла сцена, сильно напоминающая последний акт из „Ревизора“. Не выдержав роли, юная сестрица залилась искренним смехом. На смену высшего начальства в лазарет спешно прибыло вызванное по телефону начальство из местного участка. Уже под другим эспортом (так в оригинале вместо эскорта. — В. А.) и в вагоне 3 класса юную самозванку из Гатчины повезли в сыскное отделение. Доставленная в сыскное отделение, Романова подробно рассказала о всех своих похождениях. Установлено, что еще два месяца тому назад она пыталась неудачно совершить крупную аферу в одном из лазаретов в гор. Минске (это уже чистые фантазии автора статьи, который превращает Романову в аферистку всероссийского масштаба. — В. А.). Заведующим этим лазаретом, князем Ухтомским, она была уличена и после телеграфной переписки отправлена в Петроград. Производя дознание, чины сыскной полиции выяснили, что преступные наклонности у молодой девушки появились сравнительно недавно… (далее автор статьи добавляет истории мелодраматическую линию совращения малолетней в духе дешевой беллетристики. — В. А.). Миловидная наружность девушки привлекла к себе внимание одного из местных околоточных надзирателей. Он начал часто навещать молодую кассиршу. Знакомство быстро перешло в связь. В это время Романовой еще шел 16 год. Когда девушка узнала, что о связи ее начали догадываться родители, она скрылась из дому. С этого момента и началось падение Романовой. Шатаясь бесцельно по улице, она познакомилась с различными проститутками, которые, пользуясь ее молодостью, начали ее во всю эксплуатировать. Вскоре девушка начала заниматься кражами, совершая их преимущественно в лазаретах. Удачи во всех ее подвигах еще более воодушевляли ее, и Романова начала задумываться о чем-то крупном, что заставило бы долго говорить о ней»
[2082]. В заметке говорилось, что после поимки Романова была выдана на поруки отцу, но «не успели девушку привести домой, как она, воспользовавшись удобным случаем, снова скрылась. По имеющимся сведениям Романова уже в минувшее воскресенье снова разыграла роль Хлестакова на Финляндском вокзале на вновь открытом пункте приема раненых. Как раз в этот день была привезена первая партия раненых, и на вокзал прибыло все петроградское начальство. Появление молодой сестрицы с георгиевской лентой на груди произвело сенсацию. Молодую девушку обступили, начали подробно расспрашивать, где и в каких боях она участвовала… Лишь на другой день, когда в сыскную полицию поступило заявление о побеге из дому Романовой, многие из лиц столичной администрации поняли, с какой „сестрицей“ они вели беседу. Пока розыски Романовой оказались безрезультатными». Концовка заметки оставляла читателям надежду, что рассказ о похождениях аферистки — сестры милосердия будет продолжен.
Однако медийная версия умолчала о реальной жертве этой истории — начальнике Александровской станции Дятлове, который был переведен на другую станцию (правда, без понижения оклада). Вина Дятлова состояла в том, что он вовремя не разоблачил самозванку. Фактически Дятлов был сделан «крайним» в этой истории. В вину ему была поставлена «нерасторопность». Вместе с тем начальник станции стал жертвой слухов нового времени, согласно которым княжны якобы самостоятельно разъезжали по лазаретам без надлежащего сопровождения. Упор на этих слухах сделала и сама Романова. Приехав на извозчике на станцию Александровскую, она отправилась в кабинет начальника вокзала, которого в тот момент в здании не было. Когда Дятлов вернулся, он столкнулся с весьма самоуверенной молодой особой, которая высказала возмущение, что ее не узнали, затем все-таки нехотя назвалась великой княжной и в приказной форме потребовала обеспечить ее проезд в Гатчину. Дятлов удивился, почему великая княжна путешествует одна, на что Романова заявила, что теперь времена другие, им с мамой можно ездить одним, а папе одному нельзя, его всегда должна сопровождать свита. Позже Дятлов признался, что нашел это объяснение правдоподобным: «Мне часто приходилось слышать, что великие княжны носят форму сестер милосердия и запросто посещают местные лазареты». Все еще сомневавшийся Дятлов вышел из вокзала, где столкнулся с извозчиком Назаровым, который подтвердил, что привез великую княжну. Это рассеяло сомнения начальника станции. Вместе с агентом дворцовой охраны и жандармским офицером Дятлов посадил Романову в поезд, после чего агент охраны вдруг выразил сомнение в том, что это настоящая княжна, так как Татьяна Николаевна была выше ростом. Дятлов спросил его: «Раз вы сомневаетесь, то отчего вы ее не поехали сопровождать?» — и получил ответ: «А может быть это и княжна, так как я не уверен, что это действительно не она»
[2083]. Дятлов тут же по телефону сообщил в Александровский дворец дежурному чиновнику об отправлении с поездом великой княжны и просил узнать, действительно ли это ее высочество. Через 15 минут последовал ответ, что Татьяна Николаевна находится во дворце. После этого Дятлов сообщил в Гатчину о самозванке. Можно только догадываться о том состоянии счастья, которое охватило Дятлова, когда он оказал услугу великой княжне, и том глубоком разочаровании, которое его охватило, когда выяснилось, что он стал жертвой аферистки и распространенных в обществе слухов о «похождениях» великих княжон.
История Елены Романовой показательна в том отношении, что оказалась на пересечении трех актуальных для ее времени дискурсов: криминального (печать представила ее воровкой-авантюристкой в духе историй о том, как форма медсестры помогала мошенницам под видом благотворительности обирать наивное население), психиатрического (в ее душевном здоровье усомнились врачи, чины полиции, да и отец частично подтвердил их опасения), патриотического (сама Елена делала упор на том, что стремилась ухаживать за ранеными и предполагала поехать на фронт), каждый из которых был характерным явлением эпохи Первой мировой войны и свидетельствовал о дискредитации образа сестры милосердия. Проститутка, авантюристка, сумасшедшая — вот те коннотации, которые сопровождали этот «патриотический» образ.
Таким образом, народные образы героев Первой мировой — солдата и медсестры — сильно отличались от тех образов героев из народа, которые навязывались патриотической пропагандой. На фоне конструирования патриотического мифа о святом русском воинстве поступавшая с фронта неофициальная информация создавала собственные, далеко не героические картины войны, в которых русские солдаты нередко представали мародерами, насильниками, убийцами, а сестры милосердия — проститутками, аферистками и сумасшедшими. Можно предположить, что народная фантазия прямо пропорциональна официальной мифологии: чем агрессивнее пропаганда пытается навязать массам те или иные символы, тем сильнее сопротивление массового сознания и его собственное творчество. В этом отношении народные образы являются антиобразами официальной пропаганды.
