Тем временем Наблюдатель в два шага оказался у колонны и, запустив в нее руку, достал оттуда маленький светящийся голубым шарик. Вернувшись к Лексу, он сунул этот огонек ему в руку, что-то при этом произнеся и кивнув в сторону Арагорна. Тот только пожал плечами. А ассасин решительно шагнул вперед и — исчез.
Хранитель обвел нас пламенным в буквальном смысле этого слова взглядом и остановился на Алене.
— Подойди.
Девушка, прикусив губу, вскинула голову и приблизилась. Помедлив долю секунды, она протянула свою булаву. Хранитель, как мне показалось — немного удивленно, глянул на оружие, после чего покачал головой.
— Твой сосуд иной.
Он протянул вперед руку и взял Аленку за левую ладонь. Потом резким движением дернул на себя. Ничего себе! Девушка резко уменьшилась в размере, словно бы сдулась, и вот — хрупкого сложения невысокая фигурка, ростом где-то метр шестьдесят, не больше, светловолосая, с огромными испуганными глазами и в огромном, не по размеру, доспехе, который висит на ней, как на вешалке. Она робко улыбнулась мне и виновато развела руками — мол, вот она я какая. И это такой вот хрупкий котенок прошел сквозь все то, что она мне рассказала? И еще через многое после того… Какая-то щекотная волна прокатилась по мне от пяток к затылку, желание подойти, обнять, закрыть руками, как крыльями, и никуда не выпускать.
Тем временем Хранитель комкал в руках что-то, извлеченное из Алены. Этот комок оплывал, таял, шел радужными разводами — и вот на широкой, закованной в металл ладони лежит знакомая пирамидка, только оттенок скорее розоватый. Снова удар ладонью по колонне, волна изменений в пространстве, и теплые розовые огоньки закрывают язву на груди у пламенной фигуры, заставляя побледнеть несколько рядом расположенных рубцов.
Благодарный кивок Арагорна, короткий беззвучный разговор с Наблюдателем, и Алена, послав воздушный поцелуй удивленному Шаману, робко улыбается мне, шагая вперед и исчезая.
— Подойди, младший. — Хранитель стоит напротив меня, золотистое пламя, пылающее в прорезях шлема, достигает, кажется, самого донышка души.
Да подойду я, подойду, куда денусь. Под любопытным взглядом Шамана шагаю вперед. Хранитель останавливает меня метрах в трех перед собой, вытянув вперед руку. Интересно — а что так далеко-то? Я, взявшись за рукоять меча, вопросительно смотрю на Хранителя, но тот, покачав головой, вытягивает вперед вторую ладонь.
Ой, боги, как больно-то! Изнутри, из каждой, кажется, моей клеточки, начинает исходить нечто, не то свет, не то туман. Меня становится меньше, хоть сам я и не уменьшаюсь. Сквозь дымку боли вижу полупрозрачные ребра и грани большого кристалла, охватывающего мое тело на расстоянии чуть меньше метра. Радужные струйки тянутся вперед и, наткнувшись на висящую прямо перед глазами грань, преломляются, сливаясь вместе. «Школьный опыт по разложению света в спектр наизнанку», — мелькает в затуманенной болью голове на грани яви и бреда. Луч белого света бьет из сплетения радужных жгутов, упираясь в ладонь Хранителя. Дальше не вижу ничего. Я и представить не мог, что может быть настолько больно! Все мое тело, все сознание, весь мир состоит из волн и сгустков боли всех видов и форм. Вот она, единая теория поля, я понял ее — поле Боли, вот что пронизывает, объединяет и составляет из себя Мироздание.
А что это за мелкая рябь на волнах боли, уносящих меня куда-то к необъяснимо теплому свету?
— Стоп! Хватит! Не видишь разве — если взять больше, то он уйдет! — странные, непонятные и малозначительные вибрации одной из болевых струн.
— Да, это было бы неправильно — у него еще много работы, — еще порция дрожи на пелене боли.
— Тогда это — лишнее, придется вернуть, — третий голос.
Я подумал — «голос»? А что это такое? И что значит — «я подумал»? Внезапно, рывком боль, которая только что воспринималась как единственная объективная реальность, исчезла. Теплый толчок в грудь — я успеваю рассмотреть радужный комок, впитывающийся в тело. Еще одна волна облегчения. Я до этого думал, что боль исчезла? Нет, полностью она ушла только сейчас, но я знаю — воспоминания о тех слабых отголосках, которые бродили в моем теле только что, раньше могло быть достаточно, чтобы вогнать меня в холодный пот. Успеваю рассмотреть пирамидку на ладони Хранителя, на сей раз — зеленоватую. Мне кажется или она несколько больше остальных? Или просто я вижу ее с меньшего расстояния? Да какая, в сущности, разница!
Когда моя пирамидка вливается в колонну, перед глазами возникает полупрозрачная картинка. На фоне сияющего тела бога моему взгляду предстает схематичное изображение Мира, на теле которого зарастает безобразная язва на одном из материков вблизи экватора. И это наполняет душу таким умиротворением и тихой радостью, каких не доводилось испытывать, пожалуй, никогда.
— Что выберешь, Младший? — рокочущий многослойный голос Хранителя.
— Ты же знаешь — мне нужно быть с ней. Если, конечно, вы справитесь без меня там…
В ответ омыли волны эмоций, беззвучный хор голосов, от «справлялись же раньше» до «иди уж, не мнись». И легкая ирония, и благодарность, и понимание, и забота — но все пронизаны истинно родственным и теплым чувством, что они все — ближе, чем род или семья. Стражи. Старшие братья, хранящие единство и сущность миров нашего Мультиверсума.
Я шагнул вперед, в круг теплого солнечного света под ногами, услышав напоследок:
— Ступай. В твоем родном мире тоже хватит работы, Страж.
Эпилог
Заслонив рукой глаза от бьющего в них солнца, я потянулся.
— Привет, — раздался рядом, заставив меня вздрогнуть, голос Длинного. — Слушай, ты как тут нарисовался-то? Только что никого не было!
Я обвел глазами, в которых еще плавали круги, окрестность. Сижу, прислонившись спиной к сосне, на краю небольшой полянки, где размещается лагерь «вестфолдских копейщиков». В своем теле, только вот ничего нигде не болит, не тянет, да и видно все замечательно, хоть очков на мне и нет. И ни секунды колебаний в стиле «а было ли это?», хоть и имел право.
— Как откуда? Партизанскими тропами в глухой тайге…
Ага, три дерева да четыре куста в округе. Я прокрутил в голове три заветные строчки с Алениной записки. Смоленск, надо же, почти под боком. В Хабаровск ехать было бы куда дольше. И ни тени сомнений в том, что поехал бы. И дата — скорее всего, Переноса. Через две недели после меня, есть время подготовиться. Раньше-то она меня все равно не узнает…
— Семен, на ежика не наступи! — окликнул я одного из копейщиков, направившегося в лес. — И подосиновик слева под кустом не бери, он червивый!
Чувство леса, брошенное рефлекторно, откачивало силу быстрее, чем она пополнялась, ну надо же! ТАМ я и не замечал, что оно потребляет энергию. Похоже, беден на магию наш мир, придется экономить.
— Блин, фокусы у тебя — чем дальше, тем круче. Уже страшновато становится. Вот откуда ты про гриб и ежика знаешь, если с другой стороны пришел?!
