– А разве он не повезет мелкого сначала к матери? – сразу возник у меня закономерный вопрос.
– Нет… – огорченно глянул на меня друг детства, – мать может запретить Яну лезть в это дело.
– Она не имеет никакого права, – неожиданно даже для себя взорвался я, – ничего ему разрешать или запрещать. Она уже решила когда-то за него, и не ее заслуга, что он выжил и стал таким, как есть. Но теперь я тоже хочу знать, на что его толкают. И если сочту необходимым – сам пойду вместе с ним.
– Ты упорно зовешь её Яном, – некстати вздохнул Брис, и это замечание вызвало у меня невеселый смех.
– Просто уже успел обдумать этот вопрос, и теперь уверен: какую бы одежду он сейчас ни носил… и на какое бы имя ни отзывался, втайне продолжает считать себя Яном. Для того, чтобы начать ощущать себя другим человеком нужно время. И желание.
Говорить это оказалось неожиданно легко, в уме уже сложились в одно целое противоречивые картинки неразрешимой загадки. И та, где Ян-брат нагло связывает меня и, собрав свои сумки, спокойно идет спасать Густава и заодно мои драгоценности, уверенно вытеснила вид Яны-девушки, едущей в столицу чтобы гулять в модных платьях.
Не было в моем мелком брате ни единой детали, которая бы указывала на его желание жить беззаботной птичкой в роскошной клетке. Никогда не поверю, что человек может с раннего детства двадцать лет подряд притворяться живым и озорным, добрым и преданным, смелым и отчаянным мальчишкой, лелея мечту в один день резко изменить всему, что так искренне любил.
Брис молча довел меня до каюты, показал умывальню и столовую и исчез за соседней дверкой.
Каютка была игрушечно-маленькой, но неожиданно уютной. Удобная постель занимала почти все пространство, оставляя место лишь под узкий проход и крохотный столик, рядом с которым уже стоял баул с моей одеждой. Однако я не имел никакого желания переодеваться, цвет и фасон рубах в последние месяцы вдруг резко потеряли значение.
Сейчас даже вспомнить не могу без содрогания, как старательно наряжался и причёсывался перед встречами с Гретой. И до зубовного скрежета обидно за самого себя, смотревшего на лживую стерву с детской доверчивостью и наивностью.
– Ужинать идешь? – заглянул в дверь Брис, когда я, умывшись, валялся поверх покрывала, глядя в оконце на темнеющее небо, – у нас крабы и ранние овощи.
– Почему ты говоришь – у нас? – осведомился я, шагая за ним в маленькую столовую, громко именуемую кают-компанией. – Ведь мы из северного ордена.
Друг детства заржал и хохотал с безобидным добродушием всю дорогу до столовой.
– Ну а как нам еще называть разные обители? – спокойно сообщил он, отсмеявшись, и толкнув дверь в каютку, где уже сидел за столом капитан, – Северная и южная… а скоро достроим и восточную.
– А на самом деле… – шлепнувшись на стул, задумался я, поражаясь изящности и простоте, с какими они водили за нос всех непосвященных…
Вернее, это мы водили, ведь был я с ними? И одновременно только с собой… вот потому, видимо, и не заслуживал объяснений.
– А чего нам делить? – пожал плечами капитан, снимая крышку с огромной супницы.
Потянуло ароматом укропа и приправ, масляно блеснула куча огромных красных лап и я сразу позабыл про все свои вопросы. Прогулка на лодке, как выяснилось, разбудила зверский аппетит.
Но утром они вернулись, причем вместе с интуицией. Пробудили подозрения и догадки, растревожили воображение, подкинули дров в костер сомнений, и в конце концов выжили меня из мягкой постели.
– Доброе утро, – буркнул, выбравшись на палубу, посмотрел за борт, на убегавшую прочь пенную полосу и впервые заинтересовался, что движет наше судно? Ни парусов, ни весел нет и в помине. – А где все матросы?
– Зачем мне матросы? – усмехнулся капитан, так и не назвавший своего имени. – Мы тут и вдвоем с помощником справляемся. Вчера с нами плыл курьер, везущий на конюшню Грамбы разные мелочи, но он уплыл на вашей лодке.
– Паруса тоже не нужны? – опустился я в одно из прикрученных к палубе кресел.
– Как и весла, – кивнул он, – нас движет артефакт, создающий струю воды. Но тебя ведь не только это подняло спозаранку?
– Не только… когда мы будем на островах?
– Первых достигнем к обеду, – ошеломил он меня невероятной новостью, – а до Логаса, самого большого острова, доберемся ночью. Там тебя уже будут ждать.
– А Бриса?
– Ну и его. Меня, кстати, зовут Крент.
– Хорошо, – кивнул я рассеянно, думая о своем, – а королевская яхта нам не встретилась?
– Мы разминулись. Но на рассвете она уже вышла из Тулиня. Яна немного задержалась. Сначала ждала свои амулеты… их везли из Дерла. Потом помогала искать тебя.
– И нашли? – окончательно проснулся я.
– Пришлось послать сообщение… от твоего имени, ты же просил?
– Интриганы, – фыркнул в ответ беззлобно, – Ну и как они там?
– Король был в бешенстве. Пообещал лишить тебя и титула, и всех поместий, и отправить в Хаас капралом, – осторожно сообщил Крент, вызвав мою усмешку.
– Да и пусть лишает. Я все равно подумываю всерьез заняться учением. Брис почти мастер, а он всего на год меня старше. А кто готовит тебе еду?
– Никто, с собой берем готовое. Нам некогда, по очереди стоим вахту, подпитываем артефакт. А свободный спит. Но сегодня Брис помог, шесть часов ночью отстоял, сейчас отдыхает. А ты хотел кого-нибудь поджарить? – Последний вопрос прозвучал двусмысленно, но я не обиделся.
– Нет, жарить я умею только дичь, и то освежеванную. Но если поймаешь и почистишь рыбу – попробую не сжечь.
– Не стоит, – отказался он с усмешкой, – еды у нас хватит на всех.
Глава пятая
Яна:
– Мальчишка! Шалопут! Вертопрах пустоголовый! В шпиона играть вздумал! А сообразить, что вокруг полно дураков, недовольных внезапной сменой короля, ума не хватило! Ну ничего, как только его поймают, отправлю капралом в крепость Хааса. Пусть посидит годик, посмотрит, как работают настоящие мужчины! – уже третий час бушевал Гарл.
Мы с Риэллой дружно и упорно молчали, разбирая шкатулку с ее драгоценностями. Королева настырно пыталась всучить мне несколько бирюлек, или пару десятков, как получится, а я так же упрямо отбивалась от этой милости.
И внимательно слушала угрозы короля, повторявшего их по пятому или шестому кругу. Причем, с каждым разом обещаемая кара становилась все жестче, а Хирд – все глупее. И это доказывало, что вести, получаемые его братом от снующих по городу гвардейцев и сыскарей всех рангов, пока не приносят ничего утешительного.
Хирд пропал резко, словно под землю провалился, и это бесило его величество сильнее всего. Еще недавно брат сидел рядом с ним, спокойно улыбаясь. Изредка хмурился, возмущенный слишком нахальными претендентками, иногда сочувственно кивал слишком робким, не сумевшим ясно выразить свои чувства.
