– Кажется, он проглотил кость, и она у него застряла.
Я вышел на прием. Бультерьер стоял, понурив голову. Обычная для этой породы «улыбка» до ушей отсутствовала. Из пасти обильно стекала слюна. Каждая попытка ее проглотить доставляла псу боль. По всему было видно, что ему очень плохо.
– Доктор, у нас подозрение, что он вчера вечером проглотил коровий позвонок и он у него застрял в горле.
Только не это! Мы уже имели опыт работы с подобными случаями. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Какие-то кости удавалось извлечь из пищевода эндоскопом, какие-то, которые не хотели двигаться назад, приходилось пропихивать тем же эндоскопом в желудок, создавая большой риск в любой момент повредить стенку пищевода. До сих пор стоит перед глазами огромный серый дог, который умудрился проглотить грудной позвонок коровы. Позвонок имеет несколько отростков, торчащих в разные стороны, как растопыренные пальцы, поэтому он застрял аккурат в кардиальном сфинктере, а именно в отверстии, которое открывается из пищевода в желудок. Что мы только ни делали, чтобы его извлечь, не порвав мышечное кольцо, но ничего не получалось. Да и хозяева привезли собаку на третий день, когда отек развился такой, что любое вмешательство было крайне затрудненным. Плюс уже начался частичный некроз. К сожалению, собаку пришлось усыпить.
Происходят такие случаи потому, что собаки неспособны пережевывать пищу. Они могут отрывать куски, разгрызать кости и проглатывать их. Работу зубов завершает агрессивный желудочный сок собаки. Я помню, как на лекциях по физиологии пищеварения профессор Савельев клал в начале пары большую кость в только что полученный желудочный сок собаки, а через полтора часа доставал ее и измельчал пальцами, показывая нам, как работает пищеварение плотоядных. Бывают случаи, когда животное, опасаясь, что у него отберут корм, проглатывает кость целиком. Как правило, все заканчивается нормально, но бывает, что кость застревает в пищеводе.
Пальпация показала, что инородка, к счастью, находится в шейном отделе пищевода, а рентген это подтвердил. По всему животное надо было оперировать. И это в день рождения! Столы уже накрывались, да и гости вот-вот должны были спуститься в институтское кафе. Но ничего не поделаешь, и мы пошли в операционную готовиться.
Есть такая особенность в работе врача, а именно у оперирующего хирурга, что у тебя нет ни праздников, ни выходных. Что частенько приходится дни рождения родных и близких проводить за столом не праздничным, а операционным, и не нарядно одетым с бокалом в руках, а в окровавленной операционной пижаме и со скальпелем. Что приходится ночью, после рвущего сон телефонного звонка, вылезать из теплой постели и мчаться в клинику на экстренную. Иногда не знаешь, куда деться от досады, иногда этим гордишься, но в конце концов к этому привыкаешь как к восходу и закату солнца. Тому, кто не готов к такой жизни, лучше врачом не становиться.
Мы начали операцию, не зная толком, как и что мы будем делать. Никаких статей и пособий тогда не было, и нам приходилось ориентироваться на опыт медиков. Но это в общих вопросах, а в мелочах? Особенности анатомии животного и адаптации к ним медицинских знаний собирались в картинку по ходу операции.
В тот момент, когда мы добрались до пищевода и думали, что мы будем делать с костью в горле в полном смысле слова, в операционную вошла Машка:
– Доктора, там все интересуются, когда начнется торжественная часть. А главное, что уже звонили из приемной Геннадия Ивановича.
– Барсук, – мы с Витей Беселевым переглянулись, – ты иди, а мы тут как-нибудь без тебя.
Мы понимали, что конца и края не видно, что зависнуть мы можем еще надолго.
– И как вы себе это представляете? А чего нужно будет, а вы вдвоем? Вы даже не знаете, где и что в операционной лежит.
Что верно, то верно. Операционная была вотчиной операционных фельдшеров во главе с Игорем.
– Так, Машка, иди звони всем и говори, чтобы все спускались и начинали, а у нас экстренная. Заодно, может, какая светлая голова зайдет и подскажет, что делать.
Мы продолжили работать. Разрезали стенку пищевода, удалили позвонок, который появился оттуда, как будто из анатомички, такой он был целый и красивый, убедились, что стенка целая, и начали ее зашивать. Дверь в операционную тихонько приоткрылась:
– Можно? – на пороге стоял академик Воробьев.
– Да, Геннадий Иванович, заходите.
– Ну и что тут у вас?
– Да вот кости достаем от нечего делать. С пищеводом разобрались, осталось решить, как его кормить неделю. Носопищеводный зонд ставить не хочется, можем повредить шов на пищеводе.
– Так наложите ему гастростому, а через неделю закроете.
– Точно!
– Игорь Анатольевич, – Геннадий Иванович посмотрел на Игоря, – у вас тут еще работы часа на полтора. Я ждать не буду, я вас поздравляю, подарок вас ждет. Успехов вам.
Мы начали лихорадочно вспоминать, как Павлов накладывал свои гастрофистулы. Все хорошо, только из такой еда вываливалась бы, а нам надо было, чтобы еду можно было заливать. Было решено перенести ее выше по брюшной стенке. Еще одна большая и серьезная операция. Еще мы понимали, что создавать гастрофистулу будем из подручных средств. Специальных приспособлений у нас не было. В ход пошел трахеотубус для трахеостомии. Еще час – и из правого бока собаки торчала трубка, для которой была аккуратно вырезана пробка из латекса. Идея состояла в том, чтобы три-четыре раза в день открывать пробку и заливать непосредственно в желудок бульон с протертым мясом.
Собаку мы отдали дежурному терапевту, чтобы тот ее разбудил и отправил домой, а сами пошли, как были в операционных пижамах, к праздничному столу.
Так отметил свое пятидесятилетие Игорь Анатольевич.
А через неделю мы благополучно закрыли гастростому. Белый бультерьер был абсолютно здоров.
Патологические роды
– Любовь Ивановна, патроды не возьмете? – наша фельдшер Динка умоляюще посмотрела на доктора.
– Ты же знаешь, как ездить на роды. Три часа сидишь, а потом в клинику на кесарево. Пусть привозят, вон наши бойцы уже скальпель точат.
– Любовь Ивановна, ну мужик очень просил. Все равно вы уже в ту сторону вызов один взяли. А я вам пока еще что-нибудь рядом найду.
– Ой, голуби, веревки вы из меня вьете. Ладно, записывай адрес.
Любовь Ивановна Козырева – человек большой, добрый и неугомонный. От нее во все стороны излучается положительная энергия. Когда я только пришел на Мосгорветстанцию на улице Юннатов, она уже была доктором со стажем. К сожалению, тогда мне нечасто удавалось поработать с ней в одной смене, но даже в те редкие случаи, когда это выпадало, она делилась всеми своими знаниями, не скрывая ничего.
