Итак, в плане организации церковных принципов я придерживаюсь почти всех свободных взглядов. Хоры, группы, одночасовые службы, четырехчасовые службы (черные друзья, я люблю вас, но я голодна и готова к обеду), литургия, причастие — все это на выбор. Это вопрос предпочтений; здесь нет правильного и неправильного. Если вы находите Господа в церкви, что ж, зажигайте свечи, сестры. Если вы предпочитаете демонстративную группу Hillsong и пастора в рваных джинсах — действуйте! Если вам нужна маленькая деревенская церковь, состоящая из бабушек и традиций, то это место ждет вас.
Обратите внимание на следующие вопросы:
Является ли конкретная церковь местом духовного расцвета? Наполнена ли она Благой вестью? Все ли могут участвовать, служить и руководить? Не оставляет ли эта организация без внимания целую группу людей? Может ли кто-то пострадать в силу политики церкви? Одержима ли церковь Иисусом? Если человек не находится в безопасности на своем месте — защищенным, лелеемым, уважаемым, способным внести свой вклад, — тогда эта церковь порождает смерть, а не жизнь. Мне все равно, насколько она красива, отполирована или популярна. Спросите любого, кто пострадал от такого управления. Но если существует возможность для процветания всего человечества; если двери Иисуса широко открыты для всех; если руководство отмечено смирением — я предлагаю вам ухватиться за эту группу и держаться за жизнь.
Церковь стала источником моей самой большой печали и самой большой радости. По воскресеньям в нашей маленькой церкви в Южном Остине я смотрю на чудаков из всех слоев общества, с радостью служащих городу и любящих друг друга, и просто не могу сдержать слезы радости. Мы с Брэндоном основали церковь в 2008 году, и она остается одной из самых больших любовей в моей жизни. Я могла бы написать тысячу страниц о том, как мы терпели неудачи и восстанавливались. Так что вы не услышите от меня, что хорошая церковь — это та, где никогда и никто вас не расстроит, где никогда не ошибаются. Я не верю, что такая церковь вообще существует. Вопрос в том, что делает церковь в том случае, если причинила вам какую-то боль? Признает вину, извиняется, исправляет ситуацию или отворачивается? Если ваша церковь знает, что делать, значит, вам повезло.
Ваши вопросы могут быть связаны с теологией, с тем, во что вы верите. И снова вы вступаете в ряды великого множества свидетелей, которые на протяжении тысячелетий настойчиво обращались к Писанию. В этой трудной работе я отдаю должное вашей верности. Недоумевающие христиане нередко считают, что борьба с богословием указывает на слабость и непослушание, но милые мои, это неправда. Я отвергаю это обвинение за вас, за себя, за церковь. Наши вопросы не означают ничего подобного; они свидетельствуют о сердце, ищущем истину. Каждый раз, когда мы с Брэндоном пересматривали какой-либо принцип, мы руководствовались Писанием, убежденные в том, что в Иисусе была жизнь. Но если мы видели смерть вокруг определенного толкования, значит, нам стоило углубиться в Библию.
«В Библии все понятно», — так говорят люди, обсуждая сложные темы. Это и есть эффектное завершение любой дискуссии, защита от напряженных моментов, когда наши интерпретации либо причиняют очевидный вред, либо бросают вызов преобладающему мнению. Правда в том, что Библия — это не справочник, не церковное руководство или список правил. Мне потребовалась вся моя жизнь, чтобы это понять.
«Христиане и иудеи всегда „переосмысливали“ Господа — адаптировали священное прошлое, чтобы обнаружить присутствие Бога здесь и сейчас», — пишет Пит Эннс в книге «Как работает Библия» (англ. How the Bible Actually Works).
Процесс адаптации заложен непосредственно в христианскую Библию, Ветхий и Новый Заветы. Библейские авторы приняли на себя священную ответственность за использование мудрости при работе с их священной традицией. Так же и мы — всегда с уважением относимся к прошлому, но никогда не предполагаем, что нам суждено воссоздать его и жить в нем. Мы всегда связаны с древней традицией, но не ожидаем, что она проделает за нас всю тяжелую работу… Мы рассматриваем Господа и веру не с высокого места, свободного от наших пут, но с точки зрения разума, опыта, традиции и Писания.
[66]
Научиться различать, что является вечным, а что считается продуктом нашего собственного контекста, — это более сложная работа, чем принимать любое толкование на веру. Это лишает нас уверенности, от чего в груди сжимается сердце. Если религия когда-либо о чем-то и договаривалась, так это об уверенности каждого поколения в ее истине. Инакомыслящих редко ценят до тех пор, пока они не умрут, а их голоса с периферии не окажутся правдой.
История положительно относится к мужеству Иисуса, Авраама Линкольна, Ганди, Медгара Эверса, Мартина Лютера Кинга-младшего, Харви Милка и в целом миллионов женщин, которые оспаривали патриархат (вот только сообщества и современники их за это убивали). Если вы возражаете против связи гражданских борцов с библейскими борцами, пожалуйста, помните, что Библия использовалась для оправдания нарушений прав человека с момента ее канонизации, включая каждую несправедливость, против которой выступали борцы за свободу. Это считалось нормой, пока не стало очевидно, что это не так. Оглядываясь назад, можно увидеть дугу моральной справедливости, но на сегодняшний день — нет.
По моему опыту, женщин мучают духовные вопросы и теологические сдвиги, но они слишком напуганы, чтобы спросить. Угроза отлучения, возмущение семьи, неприятие общины и даже искренний страх оказаться неправой заставляют многих женщин молчать. Это определенно одно из несоответствий между нашими внутренними убеждениями и внешними заявлениями.
Я хочу признать эту любознательность законной. Ответы на вопросы включают в себя возможность потрясений. Я очень сопереживаю этому процессу и высоко его ценю. Сама я подсчитала все риски и пошла на них, пускай ставки и были высоки. Когда вы переосмысливаете веру, толкование, когда вы рассматриваете другую церковь или целую конфессию, когда вы проявляете любопытство к новой библейской науке, то это создает рябь в уже построенной духовной жизни. Я понимаю принуждение похоронить свои вопросы и молчать.
Я также подтверждаю дезориентирующее, немного пугающее внутреннее чувство, которое создает духовная де- и реконструкция. Да, странно сомневаться в тех опорах, на которых когда-то держалась ваша вера. Если вы привыкли следовать правилам, как я, хороший христианский солдат, то задавать новые вопросы кажется бунтарством и вызовом, и ваш собственный голос будет довлеть над вами. Это нормально, и мне очень жаль. Я бы хотела, чтобы духовное любопытство поощрялось в нашем обществе, как в иудейской традиции.
Как написала моя дорогая подруга Рейчел Хелд Эванс, ныне покойная, в книге «Вдохновение» (англ. Inspired):
Для иудеев напряженность и вопросы, порождаемые Писанием, — это не препятствия, которых нужно избегать, а возможность для участия, приглашение присоединиться к Великому и вечному разговору между Господом и Божьим народом. В то время как христиане склонны обращаться к Писанию, чтобы закончить разговор, иудеи обращаются к Писанию, чтобы его начать.
[67]
