Я-то ладно, переживу, а вот за коменданта Городецкого обидно. Потерял солдат, и об этом в газетёнке ни слова. Как и о погибшем студенте.
В статье про вывертыша написали, что горожанам бояться нечего. Белый Карлик вёл себя как обычно, если не считать «сезонного увеличения количества белых элементалей».
«Вывертыш считается не частым событием даже на Ординарах, что уж говорить о Карликах? Те же, кто пытается распространять байки… всего лишь играют на руку великолунским агрессорам…»
— Так, значит, вывертыша не было, — снова я кивнул своим мыслям.
Как говорится, спите спокойно, жители Багдада. В Багдаде всё спокойно…
— Получается, не было. Интересненько.
И о событиях в горах, о великолунском шпионе, тоже пока ничего. Значит, пока что информация на согласовании у тех, кто решает, что можно рассказать, и как именно.
Тут меня коснулся слабый поток псионики. К счастью, несмотря на магическую пустоту Василия, потоки вокруг я ощущал прекрасно.
Чьё-то любопытство…
Кто-то интересовался мной, хотя угрозы я не чуял. Крутить головой я не стал, а лишь свернул газетку и кивнул Громову двигаться дальше. Если за мной хвост, через некоторое время он сам себя обозначит.
— Кстати, камешек у тебя? — я повернулся к Фёдору, имея в виду тот самый «лунит».
Мне пришлось отдать его крепышу в горах, чтобы у него был шанс отвлечь каменного монстра. И мне кажется, Громов очень надеялся, что я забуду об этом.
Тот недовольно проворчал:
— Ну, типа. Вернуть хочешь?
— А что ты с ним будешь делать? — удивился я.
— А ты?
Хитрый крепыш щурился, пытаясь намекнуть мне, что Иной совершенно не разбирается в таких тонкостях.
— Сколько он может стоить? — спросил я, — Только не обманывай, я ложь учую.
Фёдор покосился за спину на пацана-газетчика и не ответил, ожидая, пока мы достаточно отойдём.
Он вытащил из кармана мелочь, которой расплачивался при покупке газеты, и дал мне одну монетку. Я с интересом покрутил — кажется, именно на эти красные кругляши играли тогда солдаты в степи.
На монетке был изображён воин с мечом и, судя по доспеху на нём, эта денежка вошла в оборот уже давно.
— Это меченки, — сказал Фёдор, — Сто меченок — один рубль.
Я облегчённо выдохнул — хотя бы тут не сильно Красногория отличается от нашего мира. Пусть в моём мире рубль давно стал глобальным, но сути это не меняло.
— Вообще, денежки у нас завязаны на пирусе, — со знанием дела прошептал Гром, спрятав мелочь.
— Пирус? — переспросил я, оглядывая город.
Мы теперь двигались по той самой улице, которую я уже разглядывал через окна кареты до этого. Я крутил головой, пытаясь увидеть отличия магического мира от нашего, обычного. Только у нас, конечно, эти времена уже давно прошли.
Те же булочные, мясные лавки, мастерские… Рабочий народ сновал туда-сюда, занятый неотложными поручениями. Полицейские ходили среди людей, высматривая нечистых на руку воришек.
Попадались и оракулы, те самые Стражи Душ в чёрных плащах, но их было намного меньше. И, казалось, они не патрулировали, а находились тут будто бы случайно.
Один оракул вот задержался при входе в булочную, разглядывая вывеску. И вид такой, словно не может решиться — сначала к булочнику, или всё же к молочнику?
А может, вообще в пивной бар, возле которого почему-то шума было невообразимо много, но при этом внимание оракула туда не направлено.
Знакомый профиль у этого Стража Душ. Не тот ли это господин Духовец, который был на моём допросе у Гранного?
Пока я пытался это понять, от Стража Душ вдруг пошёл мощный поток псионики. Я понял, что он охватывает своим сканером огромную часть улицы, что-то выискивая в нашей стороне.
Как это всегда бывает, я почуял, что внимание к моей персоне стало сгущаться. Жжёный псарь, сейчас свернусь!
Как хорошо, что вокруг полно народу.
— Стой, — сказал я Грому, хватаясь за его плечо.
Тот удивлённо на меня посмотрел, я успел вцепиться в его рукав. Мой кокон сработал, как часы — я несколько секунд наблюдал, как мечутся слабые, едва заметные тени за скорлупой моего внутреннего убежища.
Обнаружил я себя всё ещё стоящим возле Громова на двух ногах. Правда, он и сам придержал меня за рукав, подозрительно разглядывая мои глаза.
Внимание оракула уже снова размазалось, и унеслось куда-то в другую сторону. Я обернулся, пытаясь разглядеть кокарду на фуражке, но Страж Душ явно потерял интерес к этой стороне улицы, и виднелась только удаляющаяся в сторону академии спина.
— Странненько это всё… — Гром чуть склонил голову, — Ты будто на миг сознание потерял.
— Может быть.
Это внимание оракула я ощущал до этого? Или нет?
Пока я крутил головой, пытаясь прийти в себя, то заметил на другой стороне улицы мелькнувшую знакомую фигуру. Николай Плетнёв?
Каштан, не глядя в мою сторону, прошёл со своим гордым видом через толпу людей. Я бы и не заметил его специально, а вот случайно получилось.
Навряд ли я ощущаю внимание с его стороны. Пусть он огненный маг, но не оракул же, который может лезть в мысли. Такой чувствительности у меня никогда не было.
Фёдор выжидал, пока я вернусь к разговору.
— Так что там про пирус? — наконец, оживился я, потеряв из виду Плетнёва.
Из виду, но не из мыслей.
— Ну, вертуны каждую Луну дают свои богатства, — продолжил Фёдор, — Красногория сильна пирусом, потому что у нас Красных Вертунов полно.
Я кивнул, загибая пальцы:
— Так, пирус, эфирус… Огонь и воздух, так?
Фёдор кивнул, потом добавил:
— Хомус — земля, — и улыбнулся, — Я научусь с хомуса брать энергию. Ну, потом.
— А вода?
— Нэрус.
Громов охотно рассказал, что, раз в Красногории больше всего Красных Вертунов, то и пируса, получается, больше всего. Значит, страна могла торговать им, обменивая на другие ресурсы.
Были годы не особо урожайные, когда вертуны мало выплёвывали пируса. А были годы такие, что этого пируса было завались, и цены на него начинали падать.
Мутный красноватый камушек имел много полезных свойств, если его грамотно обрабатывал маг. Можно было сделать из него фонарь, можно использовать для обогрева. А то и вообще, воду вскипятить, или рану прижечь, или…
— Подожди, Гром, не спеши, — я поднял ладони, — На Белом Карлике, я так понял, выпал эфирус, камень воздуха. Так?
— Ага. Его Плетнёвы точно себе прикарманят, — проворчал Фёдор, — Отдадут положенную дань государю, небольшую часть казне города, а остальное себе.
