Ой, твою псину! Я чуял, как в злости бывшего хозяина тела примешивается уже моя.
Вася, спокойно. Хоть один из нас должен сохранять хладнокровие.
Мы вошли в круг, заняли позиции. Я рассматривал противника через мелкую сетку, на всякий случай пытаясь уловить какую-нибудь псионику.
Но нет, этот урод решил играть честно. Значит, уверен в своём мастерстве.
— А знаешь, так неинтересно, — послышалось из-под шлема Плетнёва, — Давай драться на что-нибудь?
— Родовую вещицу даже не проси…
— Для настоящего Лунного честь чужого рода — не пустой звук! — чуть ли не пропел Плетнёв, — У меня и в мыслях не было посягнуть на такое…
Так, Василий, лучше держи меня. Я чуть согнул колени, стиснул рукоять сабли. Ну, жжёный псарь!
— Давай, — вырвалось у меня.
Вот же на хрен, я не смог уследить за языком. Слишком вошёл в резонанс со злостью Василия.
— Да-а-а-а!!! — подхватила толпа вокруг, чувствуя какое-то развлечение.
Оружие и вправду было лёгким, но костюм чуть сковывал движения. Я попробовал подвигаться, пытаясь понять, насколько быстро моя тощая рука сдвигает оружие вместе с весом всей обшивки.
— Начнём заново знакомство, а? — вдруг сказал Плетнёв, — Василий, ты был прямо Чёрной Луной всё это время, о тебе никто и не слыхал.
Мне не понравилось, куда он клонит.
— Если ты проиграешь, ты расскажешь всю правду о своём великом роде, и как ты сюда попал. Закрепим магическим спором, — Плетнёв выпрямился, — Уверен, это удивительная история.
Твою псину, и дёрнулся же у меня язык.
Все вокруг притихли, особо не понимая, о чём говорит Николай. Я посмотрел вокруг, перехватил взгляд Фёдора. Тот пожал плечами.
Ну, Громов ничего и не знает о моём Василии. А на Иного, как я понял, условие не распространялось.
— А что не так с родом у Ветрова? — послышалось в толпе.
— Он же пустой…
— Да во всех родах есть пустые.
— Николас, а что не так с родом Ветровых?
— Хорошо, — чётко сказал я, но уже полностью себя контролируя.
Мне не было нужно, чтобы разгорелись споры вокруг моей персоны. Я лучше просто выиграю.
Даже через решётки шлемов ощущалось, как улыбается Плетнёв. Ну, нет, толчковый пёс, у меня тоже есть условие.
— А ты тогда расскажешь всю правду о Белом Карлике, — процедил я сквозь зубы, — Как ты действительно там отличился.
Плетнёв аж дёрнулся под своим забралом.
— А что там было? — новый вопрос из толпы.
— А я слышал… — донёсся шёпот, и тут Николай рявкнул:
— Хорошо, чуш… кхм… Василий, — он махнул саблей, — Хорошо. Правда в обмен на правду.
Дальше был «магический спор».
Среди магов, естественно, нашёлся оракул. Все помнили, что сейчас в небе светит Жёлтая Луна, поэтому кто-то достал камешек хомуса.
Оракул в присутствии мага земли, которым оказался Фёдор, провёл небольшой обряд над нашими ладонями. Он что-то пошептал, потом вложил мне хомус.
Я не боялся, что оракул меня почует. Даже мне было видно, что поток псионики от него слабый, да и в мозги он не залезал.
Мы с Плетнёвым пожали руки, и хомус оставил яркий жёлтый отпечаток на наших ладонях. А сам камешек исчез, рассыпавшись в пыль.
— След останется у того, кто проиграет, — важно сказал белобрысый оракул, — И если проигравший соврёт, то след останется навсегда.
— Знак неправого, — со вздохом сказал Фёдор.
Я только сейчас сообразил, в какую авантюру вписался. Василий во мне чуть ли не дрожал от страха — если что, мне придётся открыть всю правду о нём. Правду, которой я сам не знаю…
Получалось, если я расскажу всё, что мне известно, и это окажется неправдой, то метка останется на всю жизнь?
Да, Васёк, ты извини, если что.
Ну, делать нечего, мы снова встали друг напротив друга. Плетнёв согнул колени, выставив саблю, поправил немного доспех, взявшись за наплечник… и зачем-то стукнул по нему три раза двумя пальцами.
Быстро и чётко. Три раза. Если бы не моя паранойя, я бы просто подумал, что он подбадривает себя.
Ну, Плетнёв не Плетнёв, если не подстрахуется на случай проигрыша. Значит, надо держать пёсье ухо востро.
— БОЙ!
Глава 22. Проигравший
Эхо команды пронеслось под потолком, между колоннами, и толпа вокруг притихла. А мы с Плетнёвым замерли друг напротив друга.
Жалко, я не вижу через забрало его глаза, можно было бы понять, боится он, или нет. Я-то, понятное дело, боюсь — Василий, который минуту назад пылал храбростью, вдруг сообразил, на что мы с ним подписались. И теперь я остро ощущал его страх.
Не дрейфить…
Противник фехтует хорошо, и мне нельзя увязнуть в его приёмах. Обычно он атакует первым, значит, я буду ещё наглее. Нужно пытаться всё выполнить в один, максимум два удара. Я не осилю против него в затяжном спарринге.
Я теперь был гораздо ближе к Николаю, чем из рядов наблюдателей, и мог видеть на его груди едва заметные шрамы — следы прошлых дуэлей. Плетнёв и не скрывал их, стараясь при возможности выпячивать грудь.
Как и сейчас…
Я резко дёргаюсь вперёд, но сразу же останавливаю атаку, притормаживая у черты. Николай реагирует мастерски — успевает отбить мой клинок. Мне в руку прилетает ощутимая вибрация.
Улыбка, подкачанная адреналином, растягивает мои губы. Хорошо-то как, жжёный пёс, давно я не ощущал такого азарта.
Мне сразу же вспомнились наши боксёрские раунды на базе… У солдат всегда накапливается агрессия, и командование никогда не было против, чтобы мы хорошо друг друга помутузили.
Как говорится, чем крепче мы били друг другу рожи, тем надёжнее прикрывали в бою спины.
Плетнёв пока атаковать не спешил. Твою мать, глаз вообще не видно. На псионику я вообще и не надеюсь — не могу прочесть мысли.
Ну, с реакцией у него нормально.
Я делаю шаг влево, вправо. Снова выпад вперёд, и сразу же назад, в защиту…
Плетнёв опять правильно отбивает… и тут же срывается в контратаку, тянет саблю к моей груди. А я этого ждал, достаточно уже наблюдал за ним сегодня.
Выворачиваюсь, парируя его клинок, и заставляю оппонента провалиться. Он почти шагнул на черту, но всё же успевает перенести вес тела на заднюю ногу. А я уже тянусь свободной рукой, чтоб схватить его за вооружённую.
Мои пальцы почти сомкнулись на его гарде, но Николай всё же принимает правильное решение. Он резко приседает, даже не пытаясь удержать равновесия.
