— Перевернуть, — машинально поправил Мазур, завязывая темно-синий галстук с эмблемой в виде мифологического морского чудища, обвившегося вокруг якоря. Белль наблюдала за ним с некоторой грустью — у нее на галстуке красовался только якорек без чудища, означавший береговую службу...
Как порой с военными объектами случается по всему свету, отдел Мазура со стороны выглядел совершенно безобидно: четыре больших здания, на вид — старинной постройки, окруженные неизбежной чугунной оградой с небольшим парком, мощенными камнем дорожками и, в противоположность гостинице, где обитал Мазур, с вывеской справа от ворот. Белых букв на черном он прочитать, конечно, не смог — но сверху красовалась эмблема ВМФ (правда, здесь еще украшенная и двумя обвивавшими ее змеями).
— А змеи здесь при чем? — поинтересовался он, когда ворота еще только медленно распахивались.
— Символ медицины, — безмятежно пояснила Белль, улыбнулась. — Вывеска гласит. «Психоневрологическая клиника номер три Военно-морского флота». Кто-то наверху решил, что так надежнее во всех смыслах: во-первых, подобные заведения люди стараются обходить стороной, как это... истен... икстин...
— Инстинктивно, — подсказал Мазур.
— Да, вот так. И потом это объясняет, почему сюда то и дело въезжают и выезжают моряки — на своих закрытых санитарных фургонах. А на них много чего можно ввезти и вывезти...
У небольшой кирпичной будочки у входа торчал моряк самого что ни на есть разгильдяйского вида (только такого и поставят караулить третьестепенный военный объект вроде психушки) — но под расстегнутым кителем у него угадывался автомат, а сам парниша был чересчур крепок и остроглаз для простого военного вахтера. Внутри Мазур увидел еще двоих, столь же собранных и остроглазых. Никаких документов проверять не стали — видимо, знали их уже в лицо. Но честь привратник отдал со всем прилежанием — даже разгильдяй знаком с уставом...
Аукнулись Мазуру привольные дни безделья... Едва они приехали, началась прямо-таки стахановская работа. Сначала появился комендант здания, кряжистый усатый лейтенант-коммандер, судя по возрасту, изрядно засидевшийся в этом звании — с комендантами такое бывает. Часа полтора водил Мазура по территории, показывая все три здания, кроме штабного, которое вполне можно было оставить на потом, как самое малоинтересное. К концу осмотра Мазур нашел, что дело поставлено на совесть, и придраться абсолютно не к чему, даже будь он ревизором из Главного штаба. Одно из зданий целиком занимал громадный бассейн с системой подводных препятствий, как с первого взгляда определил Мазур, скопированный с российских. Казармы, богатый арсенал, всевозможная хитрая техника, столовая, лазарет. Все это, если прикинуть, было рассчитано человек на сто, а не тридцать, как сейчас. Судя по всему, президент не собирался останавливаться на достигнутом. Время от времени Белль подсовывала ему бумажки из толстенной папки — акты приемки и тому подобное, старательно переводила содержание, и он подмахивал.
Потом только он пошел в штаб и познакомился со своим кабинетом. Роскошный был кабинет, поистине адмиральский: с обутым натуральной кожей креслом за полированным столом, короткий стол для совещаний, комната отдыха с душем и баром, два неизбежных портрета по стенам: президент и генерал Фуэнтес, основатель государства в те времена укромные, теперь почти былинные. Висела еще большая картина с изображением старинного броненосца — как объяснила Белль, лет сто пятьдесят назад отличившегося в войне с чилийцами.
Потом пришел еще один лейтенант-коммандер, но этот был лет на пятнадцать помладше коменданта, годочков тридцати пяти — местный особист. Хороший особист, сразу отметил Мазур — глаза не колючие, во взгляде ни малейшего желания подозревать всех вокруг в шпионаже, начиняя с самого Мазура. По многолетнему опыту он знал: такие вот улыбчивые, общительные, разговорчивые, даже вроде бы чуточку недотепистые гораздо опаснее хмурых типов с кислыми физиономиями и навеки впечатавшейся во взгляде подозрительностью. Да и работают гораздо лучше — да что там далеко ходить, достаточно вспомнить Лаврика, с ангельской физиономией готовившего очередную хитрую каверзу. Или покойного полковника Мтангу, по облику — добродушного деревенского дядюшку.
С безопасностью обстояло наилучшим образом: электронные системы наблюдения за окрестностями с автономным генератором, средства выявления посторонней электронной слежки и защиты от таковой и еще многое, необходимое в таком хозяйстве. Правда, во всей этой великолепной системе имелось одно слабое место, о котором особист не преминул упомянуть: все они вместе взятые и каждое по отдельности бессильны против «крота» в собственных рядах. Конечно, и против «кротов» есть свои методики, но они отнимают много времени и требуют нешуточных усилий — это не кнопки нажимать в уютной комнате с чашечкой кофе под боком...
Со всем этим провозились до обеда. Обедать, правда, не стали — выпили с Белль кофе в комнате отдыха. Белль, как оказалось, вообще, никогда не обедала, следила за фигурой, а Мазура, хотя он и чувствовал себя прекрасно, есть после вчерашнего как-то не тянуло.
После обеда появились Грандовский и Бобышев, только что прилетевшие с озерной базы. Вот тут уже Белль оказалась совершенно не нужна и откровенно скучала в приемной. Они беседовали часа три, и Мазур лишний раз убедился: ребята толковые, хотя и из другой системы. Пару раз они намекали: нельзя ли хотя бы в общих чертах узнать, чем предстоит заниматься? Уж с их-то допусками и положением в отделе можно было хотя бы намекнуть...
Напустив на себя загадочно-многозначительный вид, Мазур сказал: они люди военные и прекрасно должны понимать — всему свое время. До поры до времени каждый знает ровно столько, сколько ему следует. Парни были дисциплинированные и больше намеков не делали. Не говорить же им, что Мазуру и самому чертовски хотелось бы знать, чем ему здесь предстоит заниматься — такими вещами с подчиненными не делятся, считается, что командир знает все, но по высшим соображениям молчит, как рыба...
После их ухода появилась Белль с очередной папкой: списки личного состава, точное количество и ассортимент оружия, снаряжения и медикаментов в лазарете, первые его приказы по отделу, утверждавшие штабных на их нынешних должностях, статьи ассигнований, с которыми тоже следовало тщательно ознакомиться. И тому подобная канцелярщина, несложная и в переводе Белль не таившая никаких засад, но отнявшая неимоверно много времени. Мазур утешал себя тем, что так бывает только в суматошные первые дни приема дел — а потом работа пойдет совершенно другая. С превеликим облегчением подмахнул последнюю бумагу — лимиты расхода бензина, о превышении которых полагалось непременно докладывать коменданту. Откинулся на спинку кресла, ослабил узел галстука и с надеждой спросил:
— Ничего больше нет?
— Ничего, — с таким же облегчением ответила Белль. — Вы все перегорбатили... так говорится?
«Перелопатили» — по привычке хотел поправить ее Мазур, но промолчал — неожиданно она придумала очень даже неплохое словцо. В самом деле, перегорбатили...
Мазур посмотрел на часы:
