Этот чудесный домик мог бы быть настоящей игрушкой, если бы его не выкрасили в фирменные цвета радиостанции. Стены были канареечного цвета, ставни и перила веранды – розовыми, резные украшения – лимонно-желтыми. В результате жилище Саши выглядело так, будто здесь побывала орава в дым перепившихся фанатов Джимми Баффета и на протяжении целого уик-энда разрисовывала дом с помощью баллончиков с краской.
Сашу, впрочем, не угнетает это художественное безумие. «Я, – говорит она, – живу внутри, а не снаружи, откуда видно это безобразие».
Широкая веранда на задней стороне дома была застеклена, и Саша превратила ее в настоящий зимний сад. Электрический обогреватель поддерживал нужную температуру даже в холодное время года. На столах, скамейках и специальных металлических подставках здесь стояли сотни керамических и пластмассовых цветочных горшков, в которых росли эстрагон и тмин, ангелика и кориандр, мята и цикорий, бальзамник и базилик, укроп и ромашка, душица и пижма. Саша использовала все эти травы для того, чтобы делать приправы к блюдам, готовить целебные отвары и лечебные чаи, которые с одинаковым успехом помогали справиться с любыми болячками.
Мне нет нужды носить с собой ключ от дома Саши.
Он постоянно лежит в большом керамическом горшке в виде жабы, прикрытый желтоватыми листьями руты.
Когда рассвет, несущий мне смерть, окрасил восточную часть небосвода в светло-серый цвет и мир приготовился прощаться со снами, я вошел в дом Саши, который станет моим убежищем на ближайшие двенадцать часов.
Войдя на кухню, я немедленно включил радио. Сашина передача должна была закончиться через тридцать минут, и в этот момент транслировали прогноз погоды. Сейчас стоял сезон дождей, и с северо-запада на нас надвигался приличный шторм. Вскоре после захода солнца должен был начаться дождь с грозой.
Я слушал бы Сашу с удовольствием даже в том случае, если бы она предсказывала приближение цунами в сорок метров высотой, извержение вулкана и выброс потоков лавы. Каждый раз, когда я слышал ее мягкий, немного горловой радиоголос, на моем лице расплывалась широкая глупая улыбка, и даже сейчас, находясь на пороге конца света, я ничего не мог с этим поделать.
За окном расцветал день. Орсон деловито протопал к двум пластиковым мискам, стоявшим в углу кухни на резиновом коврике. На каждой из них было написано его имя. Куда бы ни приходил Орсон – в коттедж Бобби или в гости к Саше, – он всюду оказывался дома.
Как только не пытались называть моего пса, когда он был еще щенком, но из этого ничего не выходило.
Маленький мохнатый привереда отказывался отзываться на все эти клички. А затем мы заметили, с каким вниманием он смотрит телевизор, когда мы ставим на видео кассеты с фильмами Орсона Уэллса, особенно в те моменты, когда на экране появляется сам Уэллс.
Тогда мы в шутку назвали пса в честь этого актера и режиссера. Он с удовольствием принял это имя и с тех пор откликался только на него.
Обнаружив, что обе миски пусты, Орсон взял одну из них в зубы и принес ко мне. Я наполнил ее водой и поставил обратно на коврик, положенный здесь специально для того, чтобы вода и пища не попадали на белый кафельный пол.
Попив воды, Орсон ткнулся носом во вторую миску и поднял на меня умоляющий взгляд. Это получается у него не хуже, чем у любой другой собаки, но вместе с тем его физиономия приспособлена для несчастного выражения лучше, чем лицо любого – даже самого талантливого – актера, который когда-либо вступал на подмостки.
Когда я находился на борту «Ностромо» и наблюдал за Орсоном и Мангоджерри, мне вспомнились необычайно популярные некогда картинки с изображением собак, играющих в покер. Подсознание извлекло из моей памяти это воспоминание и сделало его на редкость ярким с какой-то определенной целью, желая подсказать мне что-то очень важное. Теперь я понял, что именно. Каждая из собак на этих картинках олицетворяла определенный – и хорошо знакомый каждому из нас – тип человека, и каждая из них была столь же умна, как любой из людей. Находясь на «Ностромо» и наблюдая, как Орсон и Мангоджерри передразнивали людские стереотипы, я понял, что некоторые животные из Форт-Уиверна могут быть гораздо умнее, нежели я предполагал раньше. Они могут быть настолько умны, что я еще даже не готов к осознанию этого. Если бы они умели держать карты и говорить, то запросто могли бы обыграть нас с Рузвельтом в покер. Да что там покер! Они могли бы взять меня к себе в качестве домработницы.
– Вообще-то для завтрака еще рановато, – заметил я, беря в руки миску Орсона, – но у тебя сегодня была напряженная ночь.
Вытряхнув в миску содержимое банки с консервированной собачьей едой, я обошел кухню по периметру, закрывая жалюзи на окнах, чтобы оградить себя от опасности поднимающегося дня. Когда я оказался у последнего окна, мне показалось, что где-то в глубине дома открылась и так же тихо закрылась дверь.
Я замер, обратившись в слух.
– Что там? – прошептал я, глядя на Орсона.
Пес оторвался от своей миски, прислушался, склонив голову набок, а затем фыркнул и снова принялся за еду.
«Стометровая цирко-мозговая арена», будь она неладна!
Подойдя к раковине, я помыл руки и плеснул холодной водой себе в лицо.
Саша содержит кухню в идеальном порядке. Здесь все сияет и благоухает. Она – выдающийся кулинар, и почти половину пространства кухонной стойки занимают ряды всяческих диковинных приспособлений для готовки. Всевозможные кастрюли, судки, ковши и прочая кухонная утварь, подвешенная на крючках, позвякивает над головой, и кажется, будто ты находишься в пещере, со сводов которой свисают десятки сталактитов.
Я отправился на обход дома, задергивая шторы, закрывая ставни и жалюзи и ощущая будоражащий дух Саши во всех его уголках.
В обстановке этого дома, в его дизайне и в том, как он украшен, нет какой-то определенной концепции и гармонии. Каждая из комнат олицетворяет то или иное пристрастие Саши, а она – человек многих страстей.
Едят здесь исключительно за большим кухонным столом, поскольку столовая целиком и полностью отдана под музыкальные увлечения хозяйки. Вдоль одной из стен стоит электронная клавиатура – сложнейший синтезатор, с помощью которого Саша может создавать даже произведения для симфонического оркестра.
Рядом – письменный стол с пюпитром для нот и стопка чистой нотной бумаги, лежащей в ожидании ее карандаша. Посередине столовой стоит ударная установка, в углу по соседству – прекрасная виолончель и специальная табуретка для исполнителя. В другом углу, рядом со столом для сочинения музыки, на массивном бронзовом крючке висит саксофон. Здесь есть и две гитары – обычная и электрическая.
Гостиная комната предназначена вовсе не для гостей, а для книг – еще одного увлечения Саши. По всем стенам здесь – полки, уставленные книгами в твердых и мягких переплетах. Стоящую тут мебель нельзя назвать ни ультрамодной, ни стильной, ни безвкусной: стулья и диваны нейтральных тонов, выбранные лишь исходя из того, насколько удобно в них будет сидеть за неспешным разговором или чтением любимой книги.
