– Что бы ни происходило там, в Уиверне, в этом было задействовано много ученых – парней, по уши напичканных всякими науками, и лбы у них шире, чем у тебя задница. А помимо них – целая куча разных крутых парней из правительства. Элита. Сливки системы.
Лучшие из лучших. И знаешь, ради чего они влезли в это дело, пока оно не пошло наперекосяк?
– Чтобы иметь возможность платить по счетам и содержать семьи?
– Нет. Просто все они – все до единого! – хотели оставить след на земле.
– Я не настолько амбициозен. Я всего лишь хочу узнать, ради чего пришлось умереть моим родителям.
– Твоя голова – тверже, чем морская раковина, – сокрушенно констатировал Бобби.
– Зато внутри ее – жемчужина.
– Дерьмо там сушеное, а не жемчужина, – заверил меня мой друг.
– Ты умеешь работать со словами. Тебе бы книги писать.
Бобби презрительно хмыкнул.
– Я скорее пересплю с кактусом.
– Это почти одно и то же, но писательский труд хотя бы приносит удовлетворение.
– Волна, в которую ты лезешь, накроет тебя с головой, прополощет и вышвырнет на камни сушиться.
– Возможно, это будет самый классный полет в моей жизни. Ты ведь сам сказал, что наше предназначение – наслаждаться полетом на гребне волны.
Побежденный, он отступил с моего пути, поднял правую руку и сделал мне шаку.
Я ответил ему глупым жестом из фильма «Звездный путь».
Он показал мне неприличный жест, оттопырив средний палец.
Сопровождаемый Орсоном, я покатил велосипед на восток – в ту сторону, где песок сменялся каменистым грунтом. Отойдя на несколько метров, я услышал голос Бобби, но не разобрал слов, а обернувшись, увидел его спину. Он направлялся к коттеджу.
– Что ты сказал? – крикнул я ему вдогонку.
Бобби обернулся и крикнул в ответ:
– Туман надвигается!
Посмотрев выше его головы, я увидел, что на мыс и впрямь наползает молочно-белая масса, взбитый пар, подсиненный светом луны. Так, молчаливо, в наших снах иногда вырастает зачарованная стена, отгораживая нас от надежд на спасение.
Городские огни казались чужим далеким континентом.
Часть четвертая
Глубокая ночь
21
К тому времени, как мы с Орсоном выбрались из дюн и оказались на каменистой части полуострова, нас поглотила непроницаемая пелена тумана. Она простиралась на сотни метров вглубь – седая лунная пыль, опустившаяся на землю из огромного небесного сита.
В этой серой перине мы с Орсоном были более слепы, нежели самой безлунной и беззвездной ночью.
Туман уже поглотил даже городские огни. Он играл злые шутки со звуками: я по-прежнему слышал ритмичное шуршание прибоя, – но теперь мне казалось, что оно раздается со всех четырех сторон, будто я стою на острове.
Я был вовсе не уверен, что смогу управлять велосипедом в этом молочном киселе. Видимость колебалась от абсолютного нуля до каких-нибудь жалких трех метров. На извилистой дороге, по которой мне предстояло ехать, не было ни деревьев, ни столбов, но зато я легко мог сбиться с пути и навернуться с обрыва. Это произойдет быстро и трагично: переднее колесо велосипеда зависает в воздухе, заднее буксует в песке, а я перелетаю через руль, падаю на берег и ломаю руку, а то и шею.
Более того, если я хочу ехать быстро и не свалиться, мне предстоит управлять велосипедом обеими руками, а значит, пистолет придется сунуть в карман. Но, прощаясь с Бобби, я обещал постоянно держать «глок» наготове.
В таком тумане кто угодно мог подобраться ко мне на расстояние меньше метра, а я бы ничего не заметил и тем более не успел бы выхватить оружие и выстрелить.
Я шел довольно быстро, держась за руль велосипеда одной рукой и делая вид, что мне все до лампочки и я никого не боюсь. Орсон семенил чуть впереди. Он был сама настороженность и безустанно вертел головой из стороны в сторону. Свистни я ему сейчас, он бы и ухом не повел.
Щелканье спиц и велосипедной цепи выдавало мое местоположение, но – что поделать! Конечно, я мог бы взвалить велосипед себе на шею и нести его одной рукой, но надолго ли меня хватит?
Впрочем, звук, возможно, ничего не значит. Обезьяны наверняка обладают чутьем достаточно острым для того, чтобы унюхать передвигающийся в тумане клубок нервов под названием Кристофер Сноу. Они могли найти меня по следам.
Орсон, разумеется, тоже способен учуять их. Сейчас, в темноте, его черное тело виделось мне размытым силуэтом, и если бы шерсть на его загривке встала дыбом, я бы наверняка не заметил этого, а значит, пропустил бы приближение врага.
Двигаясь по тропинке, я размышлял над тем, что может отличать этих резусов от других их сородичей.
По крайней мере по внешнему виду тварь, оказавшаяся на кухне Анджелы, являлась типичным представителем своего подвида, хотя и большего размера. Анджела, правда, сказала, что у макаки были «жуткие темно-желтые глаза», но, насколько мне известно, такая окраска радужной оболочки вполне характерна для данной группы приматов. В рассказе Бобби о виденных им обезьянах тоже не было ничего особенного, если не считать их не совсем обычного поведения и размеров вожака. Ни деформированных черепов, ни третьего глаза во лбу, ни здоровенного шурупа в шее, который указывал бы на то, что эти создания были сшиты из кусков трупов и реанимированы в тайной лаборатории сумасшедшей прапраправнучки доктора Виктора Франкенштейна.
Яйцеголовые подонки из Форт-Уиверна боялись, что обезьяна на кухне Анджелы либо укусила, либо поцарапала ее. Учитывая эти опасения, было бы логично предположить, что животное являлось переносчиком какой-то инфекции, которая передается через кровь или слюну. В пользу этой версии говорило и то, что после этого случая Анджелу заставили ежемесячно сдавать всевозможные анализы. В течение четырех лет у нее регулярно брали кровь, а из этого можно сделать вывод, что потенциальную болезнь отличает сравнительно долгий инкубационный период.
Биологическое оружие. Лидеры всех стран всегда клялись, что не собираются применять это изуверское средство ведения войны. Призывая в свидетели бога, говоря об ответственности перед судом истории, они торжественно ставили подписи под увесистыми международными договорами, запрещавшими исследования и разработку этого чудовищного оружия. И одновременно с этим в подземных бункерах продолжали готовить коктейли с сибирской язвой, штамповали аэрозольные баллоны с бубонной чумой, выводили новые штаммы кошмарных вирусов и бактерий. Стоит ли удивляться, что ни один из сумасшедших ученых, занятых в этой области, никогда не стоял в очереди на бирже труда.
И все равно непонятно, зачем они подвергли Анджелу принудительной стерилизации. Да, некоторые болезни, перенесенные матерью, могут стать причиной врожденных дефектов у младенца, но, судя по тому, что рассказывала Анджела о своих мучителях из Форт-Уиверна, они вряд ли стали бы беспокоиться о ее возможном потомстве. Было очевидно, что ими двигало не сострадание, а страх, граничащий с паникой.
