Зал для занятий шейпингом и легкой атлетикой. Бассейн – давно высохший, с обломками бетона, валяющимися на потрескавшемся дне. В конюшнях давно нет лошадей, и лишь с каждым дуновением ветра оживает скрипами и стуком хор незапертых дверей в стойлах. Поле для игры в софтбол густо заросло сорняками, а посередине его вот уже целый год лежат разложившиеся останки мертвой пумы, успевшие за это время превратиться в скелет.
Однако меня не интересовало ни одно из этих мест.
Проехав мимо них, я направился к сооружению, напоминавшему ангар и стоявшему над комплексом подземных помещений, в которых прошлой осенью, во время последнего посещения Форт-Уиверна, я нашел бейсболку с надписью «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД».
На багажнике моего велосипеда всегда укреплен полицейский фонарик со шторкой, регулирующей луч света. Остановившись у ангара и прислонив велосипед к стене, я освободил фонарик от резинки и взял его в руку.
У Орсона Форт-Уиверн вызывает одновременно и страх, и любопытство, но тем не менее во время всех моих ночных экспедиций сюда он неизменно оставался рядом со мной, не жалуясь и не скуля. Сегодня он был напуган даже больше обычного, но и на сей раз без колебаний следовал за мной.
Небольшая – в человеческий рост – дверь, врезанная в огромные ворота ангара, была не заперта. Включив фонарик, я вошел внутрь. Орсон следовал за мной по пятам.
Ангар не примыкает к взлетному полю, поэтому едва ли здесь когда-то хранились или ремонтировались самолеты. Под потолком были проложены извилистые рельсы, по которым вдоль всего помещения некогда двигался подвесной подъемный кран, отсутствующий ныне. Судя по тому, насколько массивны были стальные опоры, поддерживавшие эту конструкцию, кран предназначался для того, чтобы поднимать чудовищно тяжелые грузы. Бетонный пол выложен толстенными стальными плитами, в которых виднеются пустующие ныне углубления. Видимо, в свое время здесь крепились какие-то мощные механизмы, о предназначении которых теперь оставалось только догадываться.
Луч фонаря выхватывал из темноты секции рельсов для подъемного крана, которые образовывали на фоне стен и гофрированной жестяной крыши ангара правильные геометрические узоры, напоминавшие иероглифы какого-то неведомого языка. Половина подслеповатых окошек, тянувшихся высоко под кровлей, была разбита.
Меня снова охватило тревожное чувство, что я нахожусь не в заводском цеху или ремонтной мастерской, а в заброшенной церкви. От пятен смазки и разлитых по полу химикалий исходил странный запах, напоминающий церковные благовония. Постоянно царивший здесь холод проникал в кости и заставлял думать, что ты находишься в некогда священном, но давно оскверненном месте.
В тамбуре, расположенном в одном из углов ангара, находился лестничный пролет и шахта лифта, в которой уже не было ни кабины, ни подъемных механизмов. Точно я сказать не мог, но, судя по валявшимся здесь обломкам, в этот тамбур некогда попадали через другой проход, а затем те, кто демонтировал оборудование, просто проломили стену. Кроме того, я подозревал, что существование лестницы и лифта хранилось в тайне от тех, кто работал в ангаре. Сейчас у входа на лестницу остались лишь крепкий стальной каркас и высокий порог, но самой двери давно не было.
Распугивая лучом фонарика пауков и мокриц, я в сопровождении Орсона двинулся вниз по ступеням. На толстом слое покрывавшей их пыли виднелись следы, но они принадлежали нам самим и оставались здесь с нашего последнего посещения Форт-Уиверна.
Лестница вела на три подземных этажа, причем каждый из них был значительно больше, чем расположенный наверху ангар. Это была настоящая паутина коридоров и лишенных окон помещений. Сейчас тут было пусто и голо. Покидая эти катакомбы, их обитатели забрали абсолютно все, что могло бы пролить хоть какой-то свет на первоначальное предназначение этих помещений. Не осталось ни единого предмета, который мог бы подсказать или послужить хотя бы малейшим намеком на то, чем здесь занимались раньше. Теперь тут не осталось ничего, кроме голого бетона. Из стен были с корнем вырваны даже водопроводные трубы и вентиляционная система.
Я подозреваю, что это безжалостное опустошение было вызвано не только желанием хозяев военной базы оставить в тайне ее предназначение. Интуиция подсказывает мне, что, изничтожая все до последнего следы своей деятельности, они были движимы не только служебным рвением, но еще и стыдом.
И все же я не верю в то, что над химическим или биологическим оружием работали именно здесь. Учитывая то, какие требования безопасности предъявляются к подобным помещениям, они должны находиться в самом дальнем углу Форт-Уиверна, быть тщательно скрыты, упрятаны гораздо глубже под землю и значительно превосходить по размеру те три этажа, мимо которых я проходил сейчас.
И главное, те помещения, видимо, по-прежнему функционируют.
Но тем не менее я уверен, что здесь, в подземном пространстве под железным ангаром, велась крайне опасная и весьма необычная деятельность. Большинство комнат, в которых не осталось ничего, кроме бетонных стен, казались диковинными и в то же время наполняли душу тревогой.
Одно из самых странных помещений, окруженное лабиринтом коридоров и комнат меньшего размера, располагалось в центре нижнего этажа, куда еще не успела добраться пыль с поверхности. Это был огромный зал в форме яйца – метров сорок в длину и двадцать в ширину, сужавшийся к краям. Пол, стены и потолок этого помещения были покатыми, поэтому, когда я стоял здесь, мне казалось, что я на самом деле нахожусь в пустой скорлупе гигантского яйца.
Попасть сюда можно было через небольшое – размером примерно в половину человеческого роста – и круглое отверстие в стене. Судя по всему, в свое время оно закрывалось не дверью, а герметичным люком.
Приподнятый закругленный вход в помещение представлял собой своеобразный тоннель. Это обусловливалось толщиной стен яйцевидного зала – почти два метра прочнейшего армированного бетона, по которому сейчас скользил луч моего фонаря.
Все округлые поверхности внутри огромного яйца – и пол, и покатые стены, и овальный потолок – покрыты слоем необычного вещества – молочно-золотистого полупрозрачного стекла толщиной в пять или семь сантиметров. И все же это не стекло, поскольку оно обладает чрезвычайной прочностью и, если по нему постучать, отзывается глухим гулом трубчатых колокольчиков. Кроме того, на нем нет ни одного шва. Этот необычный материал тщательно отполирован и гладок, как влажный фарфор, но совсем не скользкий. Свет фонарика проникает внутрь его, заставляя его мерцать и переливаться золотыми спиралями, рождает нежное свечение на поверхности этого покрытия.
Мы двигались по направлению к центру зала. Резиновые подошвы моих кроссовок тихонько попискивали, а когти Орсона цокали по гладкому полу, как маленькие поросячьи копытца.
Сегодня, в ночь смерти моего отца, в эту ночь ночей, мне захотелось вернуться на это место, где прошлой осенью я нашел кепку со словами «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД». Она лежала на полу, в самом центре огромного яйца, – единственный предмет, оставшийся во всех помещениях, расположенных на трех подземных этажах под металлическим ангаром.
