– Вы были мертвый, – сказал Аарон, обращаясь к Бобби.
– Уже слышал.
– Но ты не помнишь, что был мертв? – спросил Доги.
– Да нет.
– Он не помнит, что был мертв, потому что не умирал! – слишком горячо сказал я.
Я все еще испытывал скорбь, и в то же время меня переполняла дикая радость, маниакальное ликование, и все это образовывало гремучую смесь чувств. К ней присоединялся страх, питавший сам себя и росший как на дрожжах. Мы еще не выбрались отсюда, и нам еще было что терять, потому что, если сейчас умрет один из нас, едва ли я сумею вынуть из шляпы еще одного кролика. Тем более что у меня и шляпы-то не было.
Пока мы ползли наверх, к этажу Б-2, внутри шахты стал нарастать грохот, словно мы были в подводной лодке, вокруг которой рвались глубинные бомбы. Механизм лифта начал поскрипывать.
– Если бы это была я, я бы помнила, – заявила Венди.
– Он не умер, – уже спокойнее сказал я.
– Нет, умер! – стоял на своем Аарон Стюарт.
– Конечно, умер, – подтвердил Энсон. Джимми Уинг сказал:
– Вы написали в штаны.
– Никогда! – возразил Бобби.
– Вы сами так сказали! – заупрямился Джимми Уинг. Бобби с сомнением посмотрел на Сашу, и она сказала:
– Ты умирал, так что это простительно.
Светящиеся зигзаги на моих часах побежали в окошках быстрее, чем раньше. Может быть, «Загадочный поезд» уже отошел от станции и набирал скорость. Боковая ветка.
Когда мы подъезжали к этажу Б-2, здание затряслось так, что кабина стала биться о стенки шахты и мы схватились за поручни и друг за друга, чтобы сохранить равновесие.
– Штаны у меня сухие, – заметил Бобби.
– Потому что ты не умирал. – Я повысил голос. – Это значит, что ты никогда не мочился в штаны!
– Мочился, – сказал Джимми Уинг. Чувствуя мое состояние, Рузвельт сказал:
– Успокойся, сынок.
Орсон поставил лапу на мою кроссовку, намекая, что я должен слушаться Рузвельта. Доги спросил:
– Если он никогда не умирал, почему мы помним, что он умирал?
– Не знаю, – несчастным тоном ответил я.
Казалось, лифт приклеился к этажу Б-2. Внезапно двери открылись, хотя Доги нажимал только на кнопку "Г".
Может быть, дети не видели того, что происходило в коридоре, но мы, стоявшие впереди, оцепенели от ужаса. За порогом нас должны были ждать стены, либо ободранные до голого бетона, либо оборудованные, как несколько лет назад. Вместо этого мы увидели ландшафт. Тлеющее красное небо. Маслянистые черные грибы, образовывавшие искривленные скопления, отдаленно похожие на деревья; из вздутых узлов на стволах тек мерзкий темный сок. С некоторых ветвей свисали такие же коконы, как в бунгало Мертвого Города, – блестящие, жирные, чреватые злобной жизнью.
Мы на мгновение застыли. Со стороны фантастического ландшафта не доносилось ни запаха, ни звука, и я начал надеяться, что это всего лишь видение, а не физическая реальность. Но затем мое внимание привлекло какое-то движение за порогом, и я увидел, как косяк двери ощупывают трепещущие красно-черные усики ползучей лианы, прекрасные и опасные, словно гнездо только что вылупившихся коралловых змей. Они росли, как в документальном фильме, снятом на высокой скорости, и тянулись в кабину.
– Закрой дверь! – гаркнул я.
Доги нажал на кнопку «закрывание дверей», а затем на кнопку "Г".
Дверь не закрылась.
Когда Доги снова нажал пальцем на кнопку, что-то затмило потусторонний красный свет не далее как в метре от нас, наплывая слева.
Мы схватились за оружие.
Это был человек в биозащитном костюме. На лбу его шлема было выведено «Ходжсон», но лицо было лицом обычного человека, не изъеденным паразитами.
Мы были в прошлом и одновременно на другой стороне. Хаос.
Извивающиеся усики черно-красной лозы диаметром с дождевого червя свесились на коврик лифта, Орсон понюхал их. Усики поднялись, как кобры, готовые вцепиться ему в нос, и пес отпрянул.
Чертыхаясь, Доги треснул кулаком по кнопке «закрывание дверей», а затем снова по кнопке "Г".
Сверхъестественную тишину и оцепенение нарушил ворвавшийся в кабину ветер. Он обогнул нас и вылетел наружу, словно был живым существом.
Стараясь не наступить на усики лианы, которые могли пробить подошву и вонзиться в пятку, я бешено рванул дверь налево. Она не сдвинулась с места.
Вместе с вонью до нас донесся слабый, но жуткий звук, словно исторгнутый тысячами жертв пыток, но их заглушил раздавшийся где-то далеко нечеловеческий вопль.
Ходжсон придвинулся к нам, освобождая место другому человеку в биозащитном костюме, появившемуся в поле нашего зрения.
Дверь начала закрываться. Усики захрустели. Панели задергались, едва не отступили, но затем все же сомкнулись, и кабина поползла вверх. Отрубленные усики, источавшие желтую жидкость и горький запах серы, бешено закорчились, а затем рассосались и превратились в жидкую грязь.
Здание дрожало так, словно было домом грома, кузницей, где Тор ковал свои молнии-стрелы.
Видимо, тряска повредила мотор или кабели лифта (возможно, и то и другое), потому что мы поднимались медленнее, чем раньше, преодолевая по сантиметру в секунду.
– Теперь у мистера Хэллоуэя штаны сухие, – сказал Аарон Стюарт, возвращаясь к прерванному разговору, – но я слышал запах пи-пи.
– Мы тоже, – хором сказали Энсон и Джимми. Орсон фыркнул, подтверждая свое согласие.
– Это парадокс, – серьезно сказал Рузвельт, приходя мне на помощь.
– Опять это слово, – откликнулся Доги. Он насупил брови и следил за указателем над дверью, ожидая, когда загорится лампочка «Б-1».
– Парадокс времени, – сказал я.
– Но как он работает? – спросила Саша.
– Как тостер, – ответил я. Это означало «отстань, не знаю».
Доги прижал палец к кнопке «Г» и не отпускал его. Мы не хотели, чтобы дверь открылась на Б-1. Б – это «бедлам». Б – это «бред». Б – это «будь готов к мучительной смерти».
Аарон Стюарт сказал:
– Мистер Сноу… Я тяжело вздохнул.
– Да?
– Если мистер Хэллоуэй не умер, то чья кровь у вас на руках?
Я посмотрел на свои руки. Они были мокрыми от крови Бобби, которая осталась на них, когда я затаскивал его тело в лифт.
– Чудно, – признался я.
Венди Дульсинея спросила:
– Если тело исчезло, то почему не исчезла кровь с ваших рук?
Во рту у меня было слишком сухо, язык слишком распух, а горло слишком сжалось, чтобы я мог ответить.
