Прежде чем он ответил, я сказал:
– Сшита Кахалой около 1950 года. Шелк, пуговицы из скорлупы кокоса. Такую же рубашку носил Джон Уэйн в «Большом Тиме Маклейне».
Бобби молчал так долго, что за это время я мог бы дважды повторить сказанное. Но я знал, что он меня слышал.
Он еще раз глотнул из бутылки и наконец удостоил меня ответом:
– Ты действительно начал интересоваться гавайскими тряпками или просто насмехаешься надо мной?
– Насмехаюсь.
– А… Ну-ну.
Когда он снова посмотрел в заднее зеркало, я спросил:
– Что это у тебя на коленях?
– И сразу рассчитаемся, – проворчал он, поднимая громадный револьвер. – «Смит-вессон», модель 29.
– Из такой пукалки грешно промахнуться.
– Так что случилось?
– Какой-то псих украл сынишку Лилли Уинг, – ответил я.
– Вуфи, – проворчал он, что на языке австралийских серферов означает прибой, загрязненный сточными водами, но имеет и другие значения, отнюдь не положительные.
Я сказал:
– Он выкрал Джимми прямо из спальни, через окно.
– Лилли позвонила тебе?
– Просто я оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Приехал на велосипеде сразу же, как только псих сделал свое дело.
– А как ты оказался здесь?
– Благодаря носу Орсона.
Я рассказал ему про психа-похитителя, с которым столкнулся в подвалах склада. Бобби нахмурился.
– Говоришь, желтые глаза?
– Точнее, желто-карие.
– Отливающие во тьме желтым?
– Нет. Цвета жженого янтаря, вполне обычные. Недавно мы с ним встретили пару людей с выраженными генетическими изменениями. Эти парни превращались во что-то большее или меньшее, чем человек. В основном они были такими же, как все, однако их чуждость выдавали короткие, но заметные вспышки животного блеска в глазах. Потребности у них были странные, противоестественные, и эти люди были склонны к крайнему насилию. Если Джимми оказался в руках такого малого, то разнообразие грозивших ему издевательств намного превзошло бы самые необузданные фантазии обычного психопата.
– Ты знаешь этого психа? – спросил я Бобби.
– Говоришь, лет тридцати, черные волосы, желтые глаза, коренастый, как погромщик?
– И мелкие младенческие зубки.
– Не мой тип.
– Я тоже никогда его не видел, – сказал я.
– В городе двенадцать тысяч человек.
– Этот малый не из пляжников, – сказал я, намекая на то, что похититель – не серфер. – Он может быть и местным. Просто мы с ним незнакомы.
Впервые за все это время поднялся бриз, легкое дуновение с моря на сушу, принесшее слабый, но ощутимый запах соли. В парке напротив дубы начали шептаться друг с другом, как заговорщики.
– Почему этот псих притащил Джимми именно сюда? – спросил Бобби.
– Может быть, из-за уединенности. Чтобы сделать свое дело без помех.
– Мне бы тоже хотелось сделать свое дело. Четвертовать гада.
– Плюс зловещая атмосфера этого места. Возможно, она подхлестывает его безумие.
– Если только это не связано с Уиверном напрямую.
– Да. А Лилли волнуется из-за того малого по радио.
– Какого малого?
– Который ворует ребятишек и держит их под замком. Когда набирает трех – пятерых или больше из одного места, сжигает всех разом.
– В последние дни я не слушаю новости.
– Ты их никогда не слушал.
– Да. Но поводы для этого разные. – Оглянувшись по сторонам, Бобби спросил:
– Так где они могут быть сейчас?
– Где угодно.
– Может быть, это «где угодно» и за год не обойти. Он давно не смотрел в зеркало, поэтому я повернулся и проверил, что творится позади.
– Видел по дороге обезьяну, – небрежно бросил Бобби. Сняв с уха освежитель воздуха и повесив его обратно на зеркало, я сказал:
– Только одну? Я не знал, что они путешествуют поодиночке.
– Моя была одна. Я завернул в Мертвый Город, а она тут как тут. Бежит по улице в свете фар. Маленький такой уродец. Не из твоей обычной компании с отсутствующей эволюционной цепью, или как ее там.
– Другая?
– Ростом в метр двадцать.
Тут у меня по спине побежали мурашки.
Те резусы, которых мы знали, были вдвое меньше. Они и так доставляли много хлопот. Теперь угроза увеличивалась.
– Здоровенная башка, – сказал Бобби.
– Что?
– Метр двадцать, здоровая башка.
– Насколько здоровая?
– Мне ей шляпу не покупать.
– Ну, примерно.
– Примерно с твою или мою.
– На теле в метр двадцать?
– Как шляпка гриба. И не правильной формы.
– Хреново, – пробормотал я.
– Еще как хреново.
Бобби перегнулся через руль, прищурился и посмотрел в лобовое стекло.
В квартале отсюда что-то двигалось. Размером с обезьяну. Оно медленно, но верно приближалось.
Я положил руку на пистолет и спросил:
– Что еще?
– Я больше ничего не видел, брат. Она быстро смылась.
– Что-то новенькое.
– Может, их скоро будет здесь целый выводок.
– Перекати-поле, – сказал я, наконец определив приближавшийся предмет.
В свете заходящей луны было легко представить себе, что парк напротив кишит фантасмагорическими фигурами, скрывающимися в тени и кроне огромных дубов.
Когда я описал встречу с бандой, которая едва не схватила меня в бунгало, Бобби сказал:
– Тридцать? Ну, мужик, они быстро размножаются. Я сообщил ему о том, как они пользовались фонариком и крышкой люка.
– В следующий раз, – резюмировал Бобби, – они будут ездить на машинах и пытаться назначать свидания нашим женщинам.
Допив пиво, он передал мне пустую бутылку, и я поставил ее в сумку-холодильник.
Откуда-то издалека донесся тихий ритмичный скрежет. Наверно, ветер раскачивал сорвавшуюся с петель вывеску.
– Значит, Джимми может быть где-то в Уиверне, – сказал Бобби. – А Орсон?
– Когда я в последний раз слышал его лай, это было где-то в Мертвом Городе.
– Здесь, на Интендантской дороге, или в домах?
– Не знаю. В этом направлении.
– Здесь уйма домов. – Бобби посмотрел на коттеджи в другом конце парка.
