«Во второй экспедиции приняли участие восемь человек. Четверо уцелели. Среди них я. Инфекции не было. Так сказали врачи. Но теперь…»
За этим последовало:
«…инфекция или одержимость? Вирус? Паразит? Или что-то более глубокое? Я носитель… или дверь? Во мне что-то есть… или оно проходит сквозь меня? Неужели меня… можно запирать… и отпирать… отпирать, как дверь?»
Затем, менее связно:
«…никогда не шли вперед… шли в сторону. И даже не понимали, что это боковая ветка. Потому что все мы давно… мы перестали думать о… перестали верить в… существование боковых веток».
И наконец:
"…надо будет выйти из машины… пойти в… но не туда, куда бы им хотелось отправить меня. Не в трансляционную капсулу. Нет, если я сумею этому помешать. Дом. В дом. Сказал ли я тебе, что они все погибли? Первая экспедиция?
Когда я нажму на спусковой крючок… стану ли я закрытой дверью… или открою ее им? Сказал ли, что я видел? И кого видел? Сказал об их страданиях? Ты знаешь про мух и насекомых? Под тем красным небом? Сказал я тебе? Как я оказался… здесь? Здесь?"
Последние бывшие на ленте слова были сказаны не по-английски.
Я поднес ко рту бутылку «Короны» и только тут понял, что она пуста.
Бобби спросил:
– Брат, так это место с красным небом и черными деревьями – то самое будущее твоей ма?
– Делакруа сказал, что это боковая ветка.
– Что это значит?
– Не знаю.
– А они знают?
– Похоже, что нет, – сказал я, нажимая на пульте кнопку «перемотка».
– Мне приходит на ум несколько мерзких мыслей.
– Коконы, – догадался я.
– Думаешь, они выросли из Делакруа?
– Или «прошли» через него, как он выразился. Словно он дверь.
– Что бы это ни значило, что в лоб, что по лбу. Нам без разницы.
– Я думаю, что, если бы не было трупа, не было бы и коконов, – сказал я – А я думаю, что пора собирать рассерженные крестьян и идти на замок с факелами. – Тон Бобби был более серьезным, чем выбранные им слова.
Когда перемотка закончилась и прозвучал щелчок, я спросил:
– Можем ли мы взять на себя такую ответственность? Мы слишком мало знаем. Наверно, нужно кому-нибудь сообщить о коконах.
– Ты имеешь в виду полицию?
– Вроде того.
– Знаешь, что они сделают?
– Закрутят гайки, – сказал я. – Но это даст нам право взбунтоваться.
– Они не станут сжигать их. Возьмут образцы на пробу – Я уверен, что они примут меры предосторожности Бобби засмеялся.
Я засмеялся тоже, но в этом смехе было больше горечи, чем веселья.
– О'кей, свистни мне, когда начнется поход на замок. Но сначала Орсон и ребятишки. Потому что пожар помешает нам передвигаться по Уиверну.
Я вставил чистую кассету во вторую деку.
Бобби спросил:
– Хочешь сделать копию?
– Это не помешает. – Магнитофон заработал, и я обернулся к нему:
– Ночью ты что-то сказал.
– Думаешь, я помню всю чушь, которую несу?
– Это было на кухне бунгало, рядом с трупом Делакруа.
– Там слишком воняло.
– Ты что-то услышал. Поднял глаза и посмотрел на коконы.
– И сказал: «Должно быть, это у меня в голове».
– Правильно. Но когда я спросил, что ты слышал, ты ответил: «Самого себя». Что ты имел в виду? Бобби допил пиво, остававшееся в его бутылке.
– Ты положил кассету в карман. Мы собирались уходить. И тут мне показалось, что кто-то сказал: «Стой».
– Кто-то?
– Сразу несколько человек. Они сказали хором: «Стой, стой, стой».
– Моррис Уильямс и группа «Зодиаки».
– Ты мог бы быть ди-джеем на «Кей-Бей». Но потом я сообразил… что все они были моим голосом.
– Твоим?
– Это трудно объяснить, брат.
– Наверно.
– Я слышал их секунд восемь-десять. И даже позже… Чувствовал, что они еще говорят, но уже тише.
– Подсознание?
– Может быть. От этого мурашки по телу бегут.
– И что еще они говорили?
– Ну, во всяком случае, они не подговаривали меня принести девственницу в жертву Сатане или убить папу римского.
– Только «стой, стой, стой», – сказал я. – Как закольцованная лента.
– Нет, скорее как настоящие голоса по радио. Сначала я подумал, что они раздаются… откуда-то из бунгало.
– Ты поднял фонарь и осветил потолок, – напомнил я. – Коконы.
В глазах Бобби отражался слабый свет лампочки, горевшей внутри магнитофона. Он не отводил взгляда, но молчал.
Я тяжело вздохнул.
– Мне кое-что пришло в голову. После того как я позвонил тебе из Мертвого Города, мне стало неуютно под открытым небом. Поэтому, прежде чем позвонить Саше, я решил зайти в бунгало, где я не буду так на виду.
. – И из всех домов выбрал именно этот? С телом Делакруа на кухне. И коконами.
– Вот об этом я и думаю, – сказал я.
– Ты тоже услышал голоса? Типа «входи, Крис, входи, садись, будь как дома, скоро мы вылупимся, входи, присоединяйся к компании»?
– Никаких голосов, – сказал я. – По крайней мере, тех, о которых я догадывался бы. Но едва ли я выбрал этот дом по чистой случайности. Может быть, что-то заставило меня войти именно в него, а не в дом по соседству.
– Психический вудуизм?
– Или песня сирены, которая заставляет неосторожных моряков бросаться в море.
– Это не сирены, а червяки в коконах.
– Откуда мы знаем, что там червяки?
– Уж, во всяком случае, не щенята.
– Я думаю, мы пришли в это бунгало как раз вовремя. Бобби немного помолчал, а потом сказал:
– Такая мразь может заставить забыть о веселье весь мир.
– Ага. Я начинаю чувствовать, что мне место в школе для дураков.
Дублирование закончилось. Я положил копию на столик для записи нот, взял перьевую ручку и спросил:
– Как лучше всего назвать симпатичную песенку в стиле «нео-Баффетт»?
– "Нео-Баффетт"?
– Ее только что написала Саша. В стиле Джимми Баффетта. Южное бахвальство, беспечный взгляд на жизнь, солнце, море – но с грустным концом и выводом о необходимости учитывать реальность.
– "Текила с бобами", – предложил он.
– Годится.
