А дальше сюжет сначала стал напоминать горячо любимые детективы. Прийти на работу, оказывается, нужно было ночью. Дежурил в ту ночь Паоло Флорари, пройдоха из пройдох и мошенник из мошенников. Они стояли и беседовали за жизнь, когда появилась Райт, и с ней — неизвестная тётка делового вида. Райт показала ей музей, и как раз только собралась было вести показывать картину, как пробило полночь.
И тут уже детектив внезапно круто завернул и превратился в триллер. Потому что проклятущие картины вдруг ожили и вылезли из своих рам, и начали спрашивать, что это тут такое происходит!
Конечно, они в два счёта раскусили эту выдергу Райт. Нет, сначала они были любезны, даже Пьетро. Они помнили о господине Казолари, и надеялись — вдруг с его преемницей удастся договориться? А ни хрена им не удалось.
Потом ещё пришла Гортензия, и рассказала, как слышала — Райт с Флорари обсуждали подмену и похищение картины. Потом ещё мутная богатая тётка из-за океана, Трейси Ричардсон, тоже подлила масла в огонь — ходила и до всех докапывалась, и никак не верила в то, что происходит, и утверждала, что картинам от их интереса ни холодно, ни жарко.
А Мауро почему-то поверил сразу. И ему стало страшно.
Он-то помнил рассказы о пропавших сотрудниках музея, и как только увидел этот оживший кошмар, то сразу же догадался, куда они подевались. Непонятно только было — как они это делают.
И это он тоже увидел.
Райт наказали за подмену полотна Джиневры Донати. А Трейси Ричардсон просто оставили с той дамой, портрет которой та хотела купить в личную коллекцию, даму звали Мари, и манера написания портрета напоминала Рубенса или его школу, детальнее он на глаз сказать не мог. Той Мари всё происшедшее показалось очень забавным, и она попросила разрешения забрать с собой гостью из-за океана.
И от них обеих в самом деле не осталось никаких следов в реальности!
Это оказалось так страшно, что Мауро на ровном месте поймал приступ астмы, которой у него не было с детства, и он надеялся, что уже никогда не будет.
А с самого Мауро взяли страшную клятву, что он не расскажет ни слова никому и никогда. Равно как и с Паоло Флорари.
Мауро и не сказал, нет. Но оно само рвалось наружу. И он сначала написал роман об исчезновении сотрудницы музея, которая плохо обращалась с экспонатами. Ну фэнтези да и фэнтези, о вилле Донати ни слова. Так что формально он ничего не нарушил!
А идея написать-таки о Донати оформилась тогда, когда обломился сериал. Потенциальный режиссер прикинул, сколько костюмов шить и какую натуру искать для всех их жизненных историй, и завял.
Но Мауро наоборот, ожил. Полгода он не отрывался от клавиатуры, каждую свободную минутку писал, мало спал, похудел. И выкладывал роман по главам, а не целиком. И сколько же к нему за это время пришло читателей! Он стал достопримечательностью сайта, а в музей попёрли посетители. Прямо приходили и спрашивали — а это про вас написано?
Тогда Мауро написал в аннотации про виллу Донати и пригласил всех читателей приходить и сравнить факты с вымыслом.
Накануне заветной субботы его снова до ужаса напугали Барбарелла и отец Варфоломей, даже вернулась подзалеченная было астма. Он подумал, что терять уже нечего, и уговорил Патрицио Маркони прийти ночью на работу при параде и, так сказать, познакомиться. Ему-то с ними дальше работать, пусть знает. И они пусть знают.
Конечно, Пьетро обозлился так, что Мауро чуть конец не пришёл прямо в начале бала. Но потом-то ничего, вроде все оклемались и договорились.
Но всё равно нужно ждать утра. Вдруг они передумают и снова захватят кого-нибудь с собой?
22. Попытка два: вольта
Элоиза переводила дух на стуле у стены бальной залы.
Терять было уже нечего. Она станцевала один чудесный нотированный танец на пару с Гортензией, а потом Гортензия танцевала соло, и ей предложила сделать то же самое — явно же дама умеет, так пусть танцует. Элоизе пришлось вспомнить автора музыки к своей сольной сарабанде и изложить надобность монсеньору Алессандро. Тот неизвестным образом договаривался с тем, что звучало, наверное, как-то использовал свои способности.
И он сделал ей музыку, и она отважилась выйти, и танцевала одна перед всеми, знакомыми и незнакомыми, живыми и нарисованными. Правда, ей в тот момент не было дела до остальных, она смотрела на Себастьена.
Он стоял напротив, как раз там, куда был ориентирован её танец. И все три минуты не сводил в неё глаз.
А после финального поклона и всяческих приличествующих случаю комплиментов от всех присутствующих вышел с ней в коридор, отвёл в угол и долго целовал. И сказал потом — танцевать с вами эту ересь, то есть, простите, эту красоту невозможную я не могу, но я могу вас целовать. И не фыркайте, сердце моё, для всех наших это давно не тайна, а местным без разницы, а местные живописные полотна вообще пусть смотрят и завидуют.
И добавил, что гордится ею, и тем, что она отважилась и вышла — тоже. И пусть все видят, что мы умеем всё.
Хоть обратно иди, короче.
Нет, в зал они возвратились вместе, и Элоиза больше не планировала танцевать ничего подобного. Она думала — сядет, рядом сядет Себастьен, и они просто посидят так, и может быть выйдут на какой-нибудь вальс или два.
Они и сидели, и он принёс ей вина и пирожное, и вино было в меру терпкое, а пирожное в меру воздушное.
И ровно когда пирожное закончилось, возле её стула возник Пьетро Донати.
* * *
— Ваше высочество, я пришёл выразить своё восхищение вашим танцевальным искусством.
— Благодарю вас, — кивнула Элоиза.
— Скажите, а не умеете ли вы танцевать вольту?
Вот так, приплыли. Ещё один.
— Умею, — пожала она плечами.
— В таком случае я прошу вас оказать мне любезность и танцевать сейчас со мной. Я не собираюсь учить все эти немыслимые выкрутасы, которыми владеет Гортензия, и ещё, как оказалось, вы, но хорошая вольта на моей памяти не вредила ещё никому.
— Но господин Донати, вы ведь понимаете, что я могу не знать, как именно вы привыкли танцевать вольту? Танцуете вы только прыжки, или же перемежаете их гальярдными вставками, и какими именно?
Он удивлённо взглянул на неё — нет, она не оказывается, она просто хочет прояснить ситуацию. Менуэт Рамо — это, извините, конкретное описание. А вольта — это, извините, только шаги, две штуки. А сам танец — всегда импровизация. Сейчас. А как было пятьсот лет тому — кто их там знает!
— Я понял, о чём вы. Я думаю, мы можем договориться. О количестве шагов, совместных и по отдельности.
— Давайте попробуем, — это как минимум интересно.
Сколько лет Элоиза не танцевала ничего ренессансного? Правильный ответ — более пятнадцати. Самой интересно, что помнят ноги.
