— Я подумаю, святой отец, спасибо, — усмехнулся Пьетро.
Видимо, мысль о том, что с живущими сейчас можно договариваться, умерла разом с господином Казолари. Но жизнь-то продолжается!
— И сразу договоримся, что кто-то из нас придёт через год — рассказать о поисках вашей потерянной картины, — добавил дон Лодовико. — Или же она сама уже будет к тому времени здесь.
— Было бы неплохо, благодарю вас, — церемонно кивнул Пьетро. — Но сейчас наше время заканчивается, и я прошу вас спуститься вниз. Остальное касается нас и только нас.
— А попрощаться можно? — Кьяра сама не поняла, как осмелилась спросить.
Господин Пьетро осмотрел её с высоты своего роста, как будто впервые увидел.
— Если вы желаете, — пожал он плечами.
— Я тоже желаю, — сказал вдруг Паоло, местный охранник.
— Ступайте, но не задерживайтесь здесь, — кивнул им хозяин. — И прощайте.
Он повернулся и ушёл в залу, где взял под руку госпожу Лоренцу.
Кьяра подхватила юбки и быстро долетела до Донателло.
— Нам всем пора, — дыхание сбивалось, но она старалась говорить спокойно. — Спасибо за чудесный бал. Я всегда буду помнить о нашей встрече, господин Донати.
— И я, — он кивнул и грустно улыбнулся. — Я провожу даму, — сообщил он родне, предложил ей руку, прямо как монсеньор донне Элоизе, и направился с ней к выходу из залы.
Краем глаза Кьяра успела увидеть, как Паоло неловко, но почтительно кланяется госпоже Гортензии.
А потом они кивнули друг другу и расстались, и Донателло пошёл назад к своим, а Кьяра взяла под локоть дона Лодовико и отвернулась от всех, чтобы никто не видел её лица.
* * *
Гаэтано снова не заметил момента — стало ещё светлее, между шторами пробрался нахальный яркий луч, и осветил его одного в комнате, в которой не было ни надушенных чем-то шёлковых простыней, ни ваз с цветами, только кожаный диван. На полу не было сорочки и бархатного платья, не лежала на кресле небрежно брошенная туда жемчужная сеточка для волос. И корзинки с осьминогом тоже не было.
Он неспешно оделся, глянул в зеркало — оно оказалось настоящим. Всё в порядке, да. Можно показываться начальству. Но почему же так грустно?
Он не мог не зайти в соседнюю залу.
Портрет был на стене, как ему и положено. Барбарелла Бальди, Обручённая с морем, сумасшедшая девушка с осьминогами.
Его булавка сияла синим слева, возле туго затянутой шнуровки.
Что-то блеснуло на полу, под картиной, в добравшемся сюда луче солнца. Он подошёл ближе и увидел маленького бронзового осьминога, подвеску, таких на её платье было под сотню, наверное.
Гаэтано сжал осьминога в кулаке и отправился искать остальных.
* * *
Спальня неплохо отапливалась, окно было приоткрыто. И они услышали подъезжающие машины.
Себастьен встал и подошёл к окну, из него как раз был виден главный вход.
— Все вернулись, — сказал он через некоторое время.
Двери внизу захлопали, были слышны голоса, смех, что-то ещё. Себастьен надел что-то и ушёл вниз.
Элоиза всё это время лежала и не шевелилась — и это было хорошо. Просто лежать и не шевелиться. Ещё бы стопы намазать, но это уже завтра, дома. Это нужно было догадаться и взять с собой мазь.
Себастьен вернулся, в доме стало тише.
— Вот теперь, сердце моё, можно пить за успех мероприятия, — он помог ей сесть и вложил в руку бокал.
— И спать, — прошелестела она в ответ.
— И спать, — согласился он.
Отнёс бокалы куда-то, забрался к ней под одеяло и обнял, но она уже не слышала и спала.
27. Воскресенье-после-бала
Во сне она снова танцевала сарабанду на вилле Донати, и пила с Пьетро, а потом и с Джиакомо, смеялась чему-то с Барбареллой и сидела на коленях у Себастьена в полном облачении.
А потом открыла глаза, обнаружила день и яркий свет из окна, и головную боль. Которая давала о себе знать при любой попытке изменить положение тела.
Элоиза села на постели, огляделась — Себастьена не было — надела лежащую рядом на стуле футболку и отправилась искать свою сумку, в которой были таблетки.
Таблетки нашлись, в соседней комнате нашлась и вода. Только вот не помогли они нисколько. Более того, ходить было труднее, чем лежать, а наклоняться вообще не следовало. Боль усиливалась, к ней добавлялась тошнота.
В принципе, у неё было с собой обезболивающее в ампулах и шприц, но лучше бы дать этот шприц кому-нибудь другому, Элоиза очень не любила сама себе ставить уколы.
За этими размышлениями её застал Себастьен. Он понял с полуслова, сказал, что сам не делал ничего подобного уже давно, но ради неё готов попробовать. И заранее просит прощения за то, что сделает не слишком умело.
Но ей было без разницы, главное, чтобы лекарство попало внутрь, так она и сказала.
Впрочем, он клеветал на себя — уколы в известную мышцу он ставил хорошо. Как и всё остальное делал. О чём она и сообщила, прежде чем завернуться в одеяло и снова уснуть.
* * *
Второй раз Элоиза проснулась уже в сумерках. Приступ прошел, слава богу и Себастьену. Но она ощущала себя, как будто всю ночь и ещё день таскала тяжести с улицы на второй этаж и обратно.
Но всё равно пришлось умыться, отмыть с волос следы вчерашней роскоши — утром-то она просто разобрала причёску, вытащила из волос все посторонние предметы, разделила пряди пальцами и кое-как заплела, не расчёсывая.
И потом уже можно было спускаться вниз.
Внизу нашлись Карло, Асгерд, Марко и Эмилио. Ей принесли кофе и рассказали о том, что Лодовико, Гаэтано и Кьяра уехали домой, Варфоломей и ещё пара человек снова пошли на виллу Донати, а Себастьен здесь и куда-то вышел, и сейчас непременно найдётся. А она сама вчера прекрасно танцевала, прямо как балерина, и жаль, что не получилось ни одной фотографии. Варфоломей вернётся и тоже поедет в Рим, а Карло с Асгерд и парой человек для солидности пока остаются здесь — Асгерд нужно завершить работу, а Карло должен о чём-то консультировать местную службу безопасности и переговорить с местной полицией о портрете Джиневры Донати.
Себастьен пришёл и сел рядом, и сказал, что ей, наверное, сегодня не нужно ехать никуда, особенно на машине. Как она смотрит на то, чтобы заночевать здесь, а утром вернуться, скажем, на поезде? Поезд едет быстро, в нём мягкие сиденья и можно спать. А в офис она может прийти к обеду, брат Франциск и прочие справятся.
Элоиза была согласна ехать завтра на поезде. Потому, что сегодня ей вообще не хотелось двигаться. И ни о чём думать тоже не хотелось.
* * *
Поздним вечером в палаццо Эпинале Кьяра разбирала привезённый с бала костюм. Франческа сидела рядом на диване и смотрела в одну точку, её костюм лежал тут же кучей.
