Пылающая ярость, сжигающая ненависть, жажда насилия заставляли Андре забыть обо всем. Он стремился только к одному — отомстить, и его не волновало, что он может утонуть, при условии, что сначала утопит меня.
Если не считать внешности, я не мог найти в Датуре ничего такого, что могло вызвать абсолютную преданность мужчины, его тела, разума и сердца, особенно мужчины, вроде бы не склонного к сентиментальности. Неужели этот громила так любил красоту, что мог бы умереть ради нее, даже если красота эта была лишь внешней и продажной, а сама женщина была безумна, любила только себя и в людях видела лишь инструменты выполнения своих желаний?
Поток делал с нами что хотел: кружил, поднимал, притапливал, нес со скоростью тридцать миль в час, может, быстрее. Иногда сближал до расстояния в шесть футов. Но не разносил больше чем на двадцать.
Мы миновали место, где я вошел в тоннель в первой половине этого дня, и нас понесло дальше.
Я начал волноваться, что нас может унести из освещенной части тоннеля в темноту, и уж не знаю, чего боялся больше: плюхнуться в темноте в подземное озеро или упустить из виду Андре. Если мне суждено утонуть, думал я, пусть это сделает поток. Но я не хотел умирать от его рук.
Впереди, перегораживая тоннель, стальные ворота формировали круг. Горизонтальными и вертикальными металлическими прутьями они напоминали опускную решетку крепостных ворот.
Прутья образовывали квадратные ячейки со стороной в четыре дюйма. Ворота служили фильтром для крупногабаритного мусора.
Явное ускорение потока говорило о том, что водопад находится неподалеку, а озеро, несомненно, лежит у его подножия. Царящая за воротами тьма обещала пропасть.
Первым поток принес к воротам Андре, а меня прибило к решетке двумя секундами позже, в шести футах правее.
Он быстренько вскарабкался на кучу мусора, которая скопилась у основания ворот.
Я последовал его примеру, зная, что он не оставит меня в покое. На секунду-другую мы застыли, прижавшись к решетке, словно паук и его жертва, попавшая в паутину.
А потом он двинулся на меня. И дышал совсем не так тяжело, как я.
Я предпочел отступить, но продвинулся лишь на два или три фута, прежде чем уперся в стену.
Поставив обе ноги на горизонтальный прут, держась за ворота одной рукой, второй я достал из кармана джинсов нож. С третьей попытки, когда Андре уже находился на расстоянии вытянутой руки, раскрыл нож, вытащив лезвие из рукоятки.
Пришел страшный час. Он или я. Убей рыбу или перережь леску.
Не обращая внимания на нож, он приблизился, потянулся ко мне.
Я полоснул его по руке.
Он не вскрикнул, не дернулся, а зажал нож в окровавленном кулаке.
Я вырвал нож, еще сильнее распоров ему руку.
Раненой рукой он схватил меня за волосы и попытался оторвать от ворот.
Это было грязно, ужасно, но необходимо. Я всадил нож ему в живот и без колебания вспорол его до самого низа.
Отпустив мои волосы, он схватил меня за запястье руки, которая держала нож. Отцепился от ворот, упал в воду, потянул меня за собой.
Мы скатились с кучи мусора, которая скопилась у основания ворот, ушли под воду, вынырнули на поверхность, лицом к лицу, моя рука в его, в борьбе за нож. Свободной рукой он ударил меня по плечу, по голове, потом вновь потянул за собой в мутную воду, мы вынырнули, кашляя, отплевываясь, у меня перед глазами все плыло, каким-то образом он сумел отобрать у меня нож, и острием, которое показалось мне совсем не острым, а горячим, по диагонали полоснул меня по груди.
Я не помню, что произошло непосредственно после этого удара ножом. Потому что в следующий момент, который зафиксировала память, я лежал на куче мусора у основания ворот, обеими руками вцепившись в горизонтальный прут, боясь, что соскользну обратно в воду, и не в силах подняться выше.
Вымотанный донельзя, без сил, я понял, что на какое-то время потерял сознание и вот-вот потеряю снова. Каким-то чудом мне удалось подтянуться выше, схватиться руками за вертикальные прутья, вставив локти в два «окошка», чтобы удержаться на них над водой, даже если пальцы соскользнут.
Слева от меня поток прижимал к решетчатым воротам Андре. Плавал он лицом вверх, мертвый. Глаза закатились, гладкие и белые, как яйца, белые и слепые, как кость, слепые и ужасные, как Природа в своем безразличии.
Я отключился.
Глава 60
Ночной дождь, стучащий в окна… дразнящие ароматы, доносящиеся из кухни. Мясо, тушащееся в духовке…
В гостиной Маленький Оззи сидит в огромном кресле, полностью заполняя его своим не менее огромным телом.
На столике рядом с креслом бутылка отменного «Каберне», тарелка с ломтиками сыра, вазочка с поджаренными грецкими орехами. Он определенно не собирается менять образ жизни, заботиться о собственном здоровье.
Я сижу на диване и какое-то время наблюдаю, как он с удовольствием читает книгу, потом говорю:
— Вы всегда читаете Сола Беллоу, Хемингуэя и Джозефа Конрада.
Он не может прерваться посередине абзаца.
— Готов спорить, вы всегда хотели написать что-нибудь более значительное, чем истории о детективе-обжоре.
Оззи вздыхает, берет кусочек сыра, не отрывая глаз от страницы.
— Вы такой талантливый, я уверен, вы могли бы написать все, что захотите. Удивительно, почему вы ни разу не попытались.
Оззи откладывает книгу, берет стакан с вином.
— Да, — киваю я, — кажется, я вас понимаю.
Оззи пригубливает вино, смотрит в никуда, не на что-то в комнате.
— Сэр, я бы очень хотел, чтобы вы меня слышали. Вы мой самый близкий друг. Я так рад, что вы заставили меня написать историю обо мне и Сторми, о том, что с ней случилось.
После еще одного глотка вина Оззи раскрывает книгу, продолжает чтение.
Ужасный Честер, великолепный, как всегда, появляется из кухни и замирает, глядя на меня.
— Если бы все образовалось, я бы написал о том, что случилось с Дэнни, и отдал бы вам вторую рукопись. Вам она понравилась бы меньше первой, но, думаю, все-таки понравилась бы.
Честер подходит прямо ко мне, чего ранее не бывало, садится у моих ног.
— Сэр, когда они придут к вам, чтобы рассказать обо мне, пожалуйста, не съедайте весь окорок и полголовки сыра.
Я наклоняюсь, чтобы погладить Ужасного Честера, и ему это, похоже, нравится.
— Что вы можете сделать для меня, сэр, так это написать историю, которую вы больше всего хотели бы написать. Если вы это сделаете для меня, я верну вам подарок, который вы дали мне, и буду счастлив.
Я поднимаюсь с дивана.
