– Мы пришли не для того, чтобы вам угрожать, – сказала Фатима. – Или чтобы угрожали нам.
– Последний раз, когда агенты появились в эль-Карафе, вы устроили погром. – Голос Леопардицы похолодел.
Фатима ощутила, как в ней поднимается негодование.
– Это ваши люди раззадорили толпу. Вы были на стороне человека в золотой маске.
– Мы всегда на стороне эль-Карафы. – Глаза предводительницы сузились до щелей, голос стал резче. – Не смейте говорить, что мы в союзе с этим нечестивцем. Вы пришли на нашу землю, как армия, к нашим людям, которых мы защищаем, а они защищают нас в ответ. Мы будем сражаться с вами до конца.
«Вот и чудно, – подумала Фатима. – Один ответ она получила – пусть и не так, как планировала. Пора разрядить обстановку».
– Та ночь, – сказала она с сожалением, – была ошибкой.
Леопардица, казалось, оценивала ее искренность. Наконец, она приняла извинение едва заметным кивком.
– Люди эль-Карафы и без того в плохом положении, а вы делаете еще хуже. Кажется, что полицию мы видим, только когда преступления происходят в более респектабельных районах Каира. Люди здесь не доверяют властям, и у них есть веские причины. Та ночь ничем не помогла.
– Не думаю, что человек в маске чем-то помог, – вмешалась Хадия. – Проблема в нем.
Предводительница Сорока леопардиц посмотрела на Хадию – и та отступила на шаг под ее взглядом. Но старшая женщина одобрительно кивнула.
– Проблема в нем, – согласилась она. – Живущие здесь не отличаются доверчивостью или глупостью. Они просто устали от эксплуатации. Устали, что их игнорируют. Отчаявшиеся уши выслушают любого, кто расскажет, кого винить. Чего вы от меня хотите?
– Халид сказал, что вы готовы рассказать об одном из ваших контактов, – приступила к делу Фатима. – О джинне по имени Сива.
Пожилая женщина пристально на них уставилась. Последовавшую напряженную тишину нарушил азан
[88].
– Время молитвы, – заметила она. – Вы присоединитесь ко мне. И можете называть меня Лейлой.
Это была не просьба. Так что после омовения все приступили к молитве.
Когда они закончили, Леопардица – Лейла – повела Фатиму и Хадию через мавзолей к заднему входу, ее свита следовала за предводительницей как телохранители. Снаружи их ждало удивительное зрелище. Позади мавзолея были расставлены синие тенты. Под ними рядами за множеством столов сидели дети – скорее всего, именно их они слышали раньше.
– Я здесь выросла, – сказала Лейла. Она взяла у кого-то белый передник, расшитый яркими цветами, и повязала его поверх платья. – Когда-то здесь жила женщина, которая ухаживала за одной из гробниц. Там была похоронена не ее семья, а семья тех, на кого работали ее родные. Я считала ее дурой. Ухаживать за мертвецами тех, кто, скорее всего, поколениями относился к ее семье как к прислуге? Но каждый день после пятничной молитвы она приходила сюда и раздавала детям хлеб и сыр. Позже я выяснила, что она брала деньги, которые ей выделяли владельцы гробницы, и тратила их на нас. То был урок – не судить поспешно. Ее больше нет, но я продолжаю традицию.
Фатима промолчала. Если женщина хотела показать, что ее банда воровок на самом деле филантропы, которые воровали у богатых, чтобы накормить бедных, она не станет спорить. Но следователь сомневалась, что кто-нибудь еще в этих трущобах мог себе позволить такие нарядные фартуки. А красный рубин на ожерелье Леопардицы – размером с куриное яйцо – мог бы год кормить всех этих детей.
– Вам тоже понадобятся фартуки, – сказала Лейла. – И половники.
Кто-то шагнул вперед, протягивая и то и другое.
– Мне кажется, вы не понимаете, зачем мы пришли, – начала Фатима. – У нас нет времени…
– У вас было время, чтобы прийти и испортить жизнь этим детям, – отрубила Лейла. – У некоторых родители до сих пор в тюрьме. Другие видели, как их братьев или родственников избивала полиция. Мне кажется, у вас есть время, агенты. Разве что ваши извинения были всего лишь словами.
Фатима посмотрела на детей. Никто не обращал внимания на их разговор. Но она все равно почувствовала себя виноватой и без дальнейших протестов набросила на себя фартук. Хадия присоединилась к ней. Вскоре они уже раздавали лепешки балади и миски супа молохия с курицей – наполнявшего воздух ароматами обжаренного чеснока и кориандра. Где-то посреди процесса Лейла заговорила:
– Меня временами нанимает джинн по имени Сива.
Ну вот и подтверждение.
– Чтобы проникнуть в хранилище ангелов, – сказала Фатима.
– Туда он нас посылает. – Лейла сделала паузу, чтобы отругать двух детей, устроивших драку за хлеб. – Хорошо платит. Хоть это не так захватывающе, как надеялись мои девочки.
– О? Что так? – Фатима обменялась взглядами с напарницей.
– Мы ожидали, что проникновение в хранилище ангелов будет опаснее, – пожала плечами Лейла. – Или сложнее. Не сказать, чтоб это было просто. Но…
– Проникновение кажется достаточно опасным, чтобы ваши девушки смогли справиться, – предположила Фатима. – Достаточно сложным, чтобы они сумели преодолеть трудности. И обстоятельства складываются в их пользу. Постоянно.
Предводительница притихла, уткнувшись в агентов подозрительным взглядом.
– Странно это, как думаете? – Она вернулась к работе. – Когда Халид Уста сказал, что ты хочешь задать вопросы о моей договоренности с Сивой, я согласилась. Потому что уже несколько недель меня кое-что тревожит. Когда он нанял нас в последний раз, мы должны были украсть два предмета. Он сказал, что очень важно, чтобы я пошла за ними сама. Я пошла. – Увидев их удивленные взгляды, она нахмурилась. – Не дайте этим старым костям вас обмануть. Я довольно ловкая. Я забрала предметы с помощью информации, которую он дал, – он точно знал, где их найти в ангельском хранилище. Но странная штука. Я помню, как крала меч – клинок, что поет, темный, как полночь. Но второй предмет… – Она нахмурилась еще сильнее. – Когда я пытаюсь вспомнить, что еще я украла…
– …вы не можете, – закончила Фатима.
– Я ничего не могу вспомнить о той ночи, кроме того, как забирала меч. – В ее острых глазах застыла растерянность. – В моей памяти будто дыра. Я не знаю, с чем еще я вышла из того хранилища. Но потом на улицах Каира появляется этот человек в золотой маске. С тем самым черным клинком. И он называет себя аль-Джахизом. И ездит на спине ифрита! – Она замотала головой от нелепости происходящего. – Нам хорошо заплатили. Но я не могу отделаться от чувства, что причастна к бедствию, охватившему город. И каждую ночь с тех пор, как вернулась из хранилища, мне снятся дурные предзнаменования. Что-то страшное грядет. – Она примолкла. – Я это рассказываю, поскольку верю, что вы пытаетесь это остановить.
– Так и есть. Вы нам очень помогли. Теперь нам нужно посетить…
