Цзинцзялин
Цзинцзялину посвящена последняя история, которую я расскажу сегодня. Она короткая. Скоро я закончу.
Обитатели Цзинцзялина ни на кого не похожи: они напоминают мягкие воздушные шары или, быть может, плывущих по воздуху медуз, прозрачных и гибких. Поверхность цзинцзялинца – мембрана, похожая на клеточную. Соприкоснувшись, две мембраны могут объединиться.
Во время контакта двух цзинцзялинцев их тела частично сливаются, обмениваясь содержимым. То есть эти существа не особенно заботятся о своих физических телах и сами не знают, какая часть их тела принадлежала встреченным ими чужакам. Они верят, что по-прежнему являются собой, и им совершенно не жалко поделиться частью своих материалов с другими.
Но цзинцзялинцы не понимают, что это ощущение «себя» – иллюзия. В тот миг, когда двое из них сливаются, исходные личности перестают существовать, превращаются в единое существо, а после его раздела появляются два новых индивидуума. Новые личности не знают всего, что произошло до их встречи, и каждый из них считает себя личностью, которая никогда не меняется.
* * *
Понимаешь? Когда я закончу рассказывать истории, когда ты закончишь их слушать, я уже не буду собой, и ты тоже изменишься. Сегодня мы ненадолго слились воедино, и даже если мы оба забудем наш разговор, с тобой навсегда останется частица меня, а у меня будет частица.
– Ты хочешь сказать, что Цзинцзялин – это наша планета?
Наша планета? Разве мы можем владеть какой-либо планетой? И есть ли планета, которой мы можем принадлежать?
Не спрашивай у меня про координаты этих планет; они – самые старые тайны вселенной. Они – воздух между пальцами. Ты тянешься, чтобы схватить их, но когда разжимаешь кулаки, в них ничего нет. Ты, я и они встретились лишь на миг, и нам суждено снова расстаться. Мы просто путники, поющие непонятные песни и бредущие по темному небу. Вот и все. Ты знаешь, что они поют, ловя ветер, прилетевший с далекой родины.
Складывающийся Пекин
1
Без десяти пять утра Лао Дао пересек оживленную пешеходную улицу и отправился искать Пэн Ли.
Отработав смену на мусороперерабатывающем заводе, Лао Дао сначала зашел домой, чтобы принять душ и переодеться. Сейчас на нем была белая рубашка и коричневые брюки – единственная приличная одежда в его гардеробе. Манжеты рубашки уже обтрепались, поэтому он закатал рукава до локтей. Лао Дао уже исполнилось сорок восемь, он не был женат, и те дни, когда он еще заботился о своей внешности, остались далеко в прошлом. Поскольку за старую одежду его никто не пилил, он носил ее уже много лет, тем более что случай надеть ее выпадал нечасто – разве что кто-то из друзей приглашал его на свадьбу или на праздник по случаю рождения ребенка.
Однако сегодня ему хотелось выглядеть хотя бы отчасти презентабельно, и, кроме того, он боялся, что после пяти часов, проведенных на заводе, от него будет плохо пахнуть.
Улицу наполнили люди, только что отработавшие смену. Они толпились у каждого уличного торговца, тщательно выбирали овощи и фрукты, и громко торговались. У киосков, где торговали едой, в воздухе витал запах горячего масла; у стоявших рядом с ними пластиковых столов не было ни одного свободного места. Наклонившись к мискам, люди с аппетитом поглощали рисовую лапшу в остром соусе, над которой поднимались облака белого пара. Чуть поодаль на лотках возвышались горы фиников и грецких орехов, а над ними висели куски вяленого мяса. Настал самый оживленный час дня.
Лао Дао медленно протискивался сквозь толпу. Заметив официанта с блюдами в руках, который громко кричал, прокладывая себе дорогу, Лао Дао пристроился вслед за ним.
Пэн Ли жил недалеко. Лао Дао поднялся по лестнице на его этаж, но Пэна дома не оказалось. Соседка сказала, что Пэн обычно возвращается незадолго до закрытия рынка, но когда именно он должен прийти, она не знала.
Лао Дао встревоженно посмотрел на часы: было уже почти пять утра.
Он спустился на первый этаж и встал у входа. Рядом с ним села группа голодных подростков и принялась жадно поглощать еду. Двоих Лао Дао узнал: пару раз встречал их в доме Пэна Ли. У каждого из них была порция лапши «чоу мейн» или «чао фунь», и они делились блюдами друг с другом, словно за семейным столом. Еда лежала на тарелках и уже совсем перемешалась, но чья-то пара палочек продолжала искать последние кусочки мяса, спрятавшиеся среди нарезанных перцев. Лао Дао снова понюхал руки и убедился, что от него уже не пахнет отходами. Знакомый повседневный шум действовал на него успокаивающе.
– Знаешь, сколько тут стоит дважды приготовленная свинина? – спросил у приятеля юноша по имени Ли.
– Твою мать! В лапше песок! – воскликнул коренастый подросток по имени Дин, закрывая рот рукой. Ногти у него были невероятно грязные. – Пошли к торговцу и потребуем деньги назад!
– Триста сорок юаней! – продолжал Ли, игнорируя его. – Слышишь? Триста сорок! За свинину? А за вареную говядину – четыреста двадцать!
– Почему все так дорого? – пробормотал Дин, прижимая ладонь к щеке. – Что они туда кладут?
Двух других подростков этот разговор не заинтересовал, и они продолжали сосредоточенно есть. Ли немного понаблюдал за ними, а затем мечтательно посмотрел куда-то вдаль.
У Лао Дао заурчало в животе. Он быстро отвел взгляд от подростков, но было уже поздно. Пустой живот был словно пропасть. Лао Дао задрожал; он уже целый месяц не завтракал. Раньше он тратил на завтрак около сотни, так что в месяц уходило три тысячи. Если он сможет целый год действовать по плану, то сэкономленных денег хватит на два месяца детского сада для Тантан.
Он посмотрел вдаль, откуда медленно ехали грузовики городской уборочной бригады, и начал собираться с духом: если Пэн Ли не вернется вовремя, Лао Дао придется отправиться в это путешествие, не посоветовавшись с ним. Тогда путь станет куда более сложным и опасным, но время было дорого, и Лао Дао не хотел его терять.
Его размышления прервала торговка, громко расхваливавшая свои финики. От ее воплей у него разболелась голова. Торговцы на противоположной стороне улицы начали упаковывать свои товары, и толпа рассеялась, словно рыба в пруду, куда опустили палку. Драться с уборщиками никто не хотел. Грузовики медленно продвигались вперед, терпеливо дожидаясь, когда торговцы уберутся с дороги. Движение транспорта по этой улице было запрещено, однако для уборочной бригады сделали исключение. Тех, кто тянул кота за хвост, упаковывали силой.
Наконец появился Пэн Ли – в расстегнутой рубашке, с зубочисткой во рту. Он шел вразвалочку, время от времени рыгая. Теперь, когда ему перевалило за шестьдесят, Пэн обленился и стал неряхой, а щеки у него обвисли, словно брыли у шарпея, из-за чего он вечно казался недовольным. Сейчас он выглядел неудачником, у которого в жизни всего одна цель – набить себе брюхо, однако в детстве Лао Дао не раз слышал от отца истории о том, какие подвиги Пэн Ли совершал в юности.
