- Это был сюрприз, но, когда стало известно, что тебе придется от нас уехать, конечно, мы не стали тебе говорить, чтобы не расстраивать.
- Мне действительно надо было вернуться к родителям, Джеймс?
- О Шона, конечно, и нам сказали, что лучшее, что мы можем для тебя сделать, это не плакать при прощании и говорить тебе, что мы будем скучать. Мы старались быть мужественными и притворялись, что рады тому, что ты будешь со своей настоящей семьей.
- А я думала… я всегда думала, что вы были рады избавиться от меня. - Ее голос дрожал.
- Ах Шона, детка, ты не могла так думать.
- А как еще я могла объяснить все? Ни одного письма, ни строчки, а я ждала каждый день. Вы оба так любите писать всем письма. Я не могла никак поверить, что вы не напишете мне ни строчки.
- Нам запретили, сказали, что это тебя расстроит.
- Меня уже ничто не могло расстроить больше. Я была очень несчастна, постоянно думала о вас, снова и снова прокручивала в голове тот день. Никто не плакал, когда я уезжала. А я плакала. Помню, говорила, что хочу остаться, а вы оба стояли там, как два истукана, и говорили, что это то, чего мы все хотели, а матери и сестрам я сказала, что не желаю их видеть.
- Давай я расскажу тебе о том дне, а потом ты расскажешь мне. Мы стояли и смотрели на машину, которая тебя увозит, а ты ни разу не обернулась.
- Я ненавидела вас за то, что вы меня отдали.
- Мы зашли в дом. Я спросил Уну, не выпить ли нам чаю, а она сказала: «Зачем?» И правда, какой смысл ставить чайник и вообще вставать с постели по утрам, если тебя нет с нами? Так прошел день. Уна сидела на кухне и смотрела в сад, я сидел в холле у входной двери. Потом она вышла ко мне в холл и сказала: «Джеймс, случилось что-то странное, все часы в доме остановились. Они стоят на без четверти шесть». А потом спросила, утро сейчас или вечер. И это было началом, Шона, она начала потихоньку сходить с ума. Думала, что тебя нет уже пять или шесть часов, что уже полночь. Я вывел ее на улицу и показал небо, включил радио. Она говорила, что ты ушла уже несколько часов, а не сорок минут назад, у нее в голове все перепуталось.
- Она была такой умной, такой начитанной… - грустно вздохнула Шона.
- Последний наш разговор состоялся в ту ночь, когда тебе надо было уехать. Она хотела, чтобы мы сбежали из страны. поменяли имена, поехали бы, например, в Англию, начали все сначала. Но я не мог, мы бы все потеряли, постоянно бы прятались, но в итоге нам все равно пришлось бы тебя отдать.
- Она правда хотела это сделать?
- Да и я тоже хотел, Шона, но как я мог продать дом, найти другую работу, быть кормильцем семьи, если бы мы сбежали и поменяли имена? Нас бы везде искали. Шутка ли - украли ребенка. А так как мы не могли этого сделать, нам показалось, что мы выбираем меньшее из зол.
- Понятно, - произнесла она.
- Нам разрешалось писать тебе в ответ, но ты так и не написала нам. А теперь ты расскажи, как прошел этот день для тебя.
Она молчала, и он не торопил ее. Она помнила это из детства: отец всегда ждал, пока она собиралась с мыслями.
- Это был летний день, и солнце было позади нас все время, пока мы ехали в Дублин, потому что солнце заходит на западе. Я сидела сзади, а спереди сидели две женщины, они разговаривали. Я не знала, кто они такие, и не могла знать, что это социальные работники. Думаю, они были хорошие тетки. По пути мы остановились в небольшом городке, и они купили мне бургер и чипсы. Но, несмотря на то что я была голодна, я все выбросила. Наконец мы приехали, и женщина, которую они представили как мою мать, выглядела ужасно. У нее были длинные спутавшиеся волосы, которые она не мыла неделями, и она постоянно курила. Она посмотрела на меня и сказала: "Как будто в зеркало смотрю». Это все, что она сказала. Она не видела меня десять лет, и это было ее приветствием.
- А ты что ей сказала?
- Мне было четырнадцать, я ничего не сказала. Наступила тишина. Он ждал, когда она продолжит.
- А потом, через пару дней, я поняла, что должна делать: я должна вырваться любым способом. Вы меня не хотели… я так думала, поэтому не могла вернуться к вам. Я должна была найти способ и нашла. Это можно было сделать, если успешно закончить школу. Так я начала жизнь, которой живу до сих пор, - жизнь трудоголика. Мои сестры были ленивыми. Они ничем не занимались, кроме того, чтобы говорить мне, какая я надменная и высокомерная. Но у меня были замечательные учителя. Я рассказала одной учительнице, миссис Райан, что у меня в семье проблемы. Она была очень добра ко мне, сказала, что в семьях всегда проблемы. У всех. Так устроен мир. Я подумала, что, видимо, ей тоже трудно живется. Только годы спустя я узнала, что на самом деле у нее была отличная жизнь. Она учила меня машинописи на переменах, позволяла пользоваться школьной пишущей машинкой, чтобы тренироваться. И другие хорошие учителя тоже помогали. Это была обычная школа в рабочем районе, поэтому учителям нравилось, что хотя бы кто-то пытается учиться, а не заниматься воровством или беременеть в шестнадцать лет.
- А когда ты уехала?
- А, до этого мне пришлось еще побороться за право доучиться в школе. Они хотели отправить меня работать на завод. Я отказалась. Мне было шестнадцать и хотелось получить диплом и начать достойную жизнь. Мать снова принимала наркотики, но я уже не обращала внимания. Все, что мне было нужно, это место для занятий, а у меня была своя комната, потому что сестры разъехались. Каждую неделю я брала небольшую сумму из материальной помощи и старалась приготовить хоть какой-то ужин из картошки, лука, помятых помидоров, чего-нибудь дешевого. Иногда мать могла съесть целую тарелку супа, но обычно не притрагивалась к еде. Я бы с удовольствием пошла учиться в университет. У меня были хорошие оценки по всем предметам, я могла бы поступить, но единственный способ, каким я могла оттуда вырваться, это пойти работать. Поэтому, сдав последний экзамен, я в тот же день вышла на работу.
- И кем ты устроилась?
- Я уехала из дома и стала работать в туристическом агентстве помощником менеджера. За шесть месяцев я научилась всему. Затем устроилась уже на нормальную должность в другом туристическом агентстве, съездила в Италию и Испанию. Это единственный отдых, который я позволила себе за всю жизнь. Несколько раз ездила в Лондон по работе, но у меня больше никогда не было отпуска. Я помню, как была счастлива. Затем работала в магазине одежды, потом в отеле и к тому времени, как подвернулась эта работа в «Хейвордсе», я уже была настоящим профессионалом.
- А твоя мать?
- Я ездила к ней каждую неделю… Видишь, ты все-таки успел научить меня хорошим манерам, и я это не забыла. Иногда она была в такой отключке, что даже не узнавала меня, а порой - в жуткой депрессии. Я приносила ей суп, она немного ела, но обычно я находила тарелку, заросшую плесенью. Но не только я шла на такие жертвы, мои сестры тоже приезжали. Мы никогда не ругались. Они просто фыркали на меня. Леди Навозная Куча - называли они меня. Я ничего не отвечала, и со временем они перестали обращать на меня внимание, а я - на них. А сейчас они для меня посторонние люди. На похоронах я посмотрела на них и поняла, что ничего не знаю о них, а они не знают ничего обо мне.
